— Мутит в желудке. А к тому же у меня кружится голова, меня морозит и.
— Небольшое несварение желудка, вот и все, ничего страшного, — заявил Виктор Татен.
А так как он имел привычку цитировать по каждому поводу подходящую притчу, то он продолжал менторским тоном:
— В твоем возрасте мне приходилось за шесть километров, под дождем и снегом ходить в школу…
— Да, но ты!.. — заметила мадам Татен голосом, в котором слышались и восхищение, и упрек.
— Тихо! — прервал ее Виктор Татен. — Мне кажется, я такой же, как и другие!
— О! Да… — вздохнула мадам Татен.
— Итак, — продолжал он, — я каждое утро ходил пешком за шесть километров в школу, в снег и ветер. Так вот! Ни за что на свете я не отказался бы от исполнения своего долга, такого же необходимого, как и тяжелого. Сколько раз, дрожа от холода, валясь с ног от усталости, полуослепший от бессонных ночей, проведенных над учебниками, я отталкивал родителей, умолявших меня остаться в кровати, и шел в школу. Да! Наше поколение умело работать, даже в ущерб своему здоровью, превозмогая свои детские беды. Да, прошло то время. Новое поколение, избалованное мамашами, потеряло решительность и достоинство.
Он кашлянул, помолчал, чтобы насладиться произведенным впечатлением, не прочитал одобрения в озабоченном взгляде жены и наконец сказал:
— Принесите нам термометр!
Термометр не нашли. Напрасно мадам Татен ворошила стопки белья в ящиках комода, переставляла бутылочки с лекарствами в аптечке, термометра она так и не нашла. Виктор Татен от нетерпения сосал ус.
— Подобная небрежность непростительна для хозяйки и матери семейства, — заявил он.
У мадам Татен задрожал подбородок, она глотнула слезы и простонала:
— Я ничего не понимаю!.. Очевидно, его разбила служанка… Но я потрогаю лоб Филиппа… Я никогда не ошибаюсь…
Она приложила руку ко лбу сына и покачала головой:
— У него 38,5.
Отец тоже коснулся лба сына и заявил:
— Нет, 37.
— О! Виктор! — простонала мадам Татен.
— 37! — Виктор Татен повысил голос.
Мадам Татен закусила губу и убрала со лба волосы. Побежденная, но не покорившаяся, она твердо заявила:
— Хорошо! Ребенок пойдет в школу, хотя по его бледности и плохому состоянию я вижу, что он болен. Он пойдет, потому что тебе этого хочется. Но если он сляжет, я снимаю с себя всякую ответственность.
— Женевьева, — возразил Виктор Татен, — ты ко мне несправедлива.
Филипп переводил взгляд с отца на мать, с большим интересом следя за словесным состязанием родителей. Вдруг, поперхнувшись слюной, он закашлялся.
— Вот видишь, он кашляет! — торжествующе вскричала мадам Татен.
— Ну и что?
— Значит, ему нехорошо.
— Нет, правда, мне нехорошо, — сказал Филипп, хлопая ресницами.
— А на улице холодно, — продолжала мадам Татен. — Но тебе, конечно, это безразлично. Из гордости ты не хочешь уступить. Ты скорее ребенка пошлешь, чтобы он простудился и схватил воспаление легких, чем признаешь свою неправоту.
И она прижала голову Филиппа к своей груди.
В окна хлестал ливень. На ковре валялись разноцветные игрушечные машинки, рваные карты, агатовые шарики. Часы пробили семь.
— Я не пущу никуда моего малыша, — заявила мадам Татен с видом волчицы.
Назревала драма. Виктор Татен колебался высмеять ли ее, примириться или рассердиться. Он чувствовал себя оскорбленным в своем отцовском достоинстве, но совесть заставляла признать, что он не прав. Конечно, было бы лучше, чтобы Филипп посидел дома. Если бы Женевьева не говорила с таким вызовом, вопрос был бы улажен сразу же.
Он уже готов был признать, что не прав, когда блестящая мысль пришла ему в голову. Повернувшись к Филиппу, он коротко спросил:
— Ты болен? Хотелось бы этому верить. А вы случайно не пишите сегодня контрольную?
— Нет, папа, — ответил ребенок, и глазки его были прозрачны, как звездочки.
— Ты уверен?
— Ну да, папа.
— Сегодня девятое марта. Где твой дневник?
— Не знаю.
Виктор Татен подошел к столу, передвинул несколько книг, нашел дневник, раскрыл его и мрачно засмеялся.
Филипп покраснел до ушей.
— Ну так что мы читаем в дневнике господина Филиппа, — заявил Виктор Татен с расстановкой: — «9 марта. Контрольная по арифметике. Повторить материал с 27 по 103 страницу». Может, мне померещилось?
— Я забыл, — пробормотал ребенок.
— Филипп! — вскричала мадам Татен, невольно отстраняясь от него.
Виктор Татен положил дневник на стол и радостно потер руки. В глазах горел благородный огонь. Усы танцевали над верхней губой. Он глубоко вздохнул, как перед боем, и вдруг закричал:
Читать дальше