Анри Труайя - Палитра сатаны - рассказы

Опять цыпленок с зеленым горошком! Ну да, стоило Мартену Кретуа дважды похвалить это блюдо, как она стала подавать по воскресеньям только его. Из милосердия он не отважился признаться сестре, что в красные дни календаря предпочел бы меню поразнообразнее. Но Гортензия не отличалась кулинарными талантами. Когда он перебирал в памяти аппетитные блюда, что подавала на стол Аделина, это усугубляло его скорбь о кончине супруги — скоропостижной, пять лет назад, от разрыва аневризмы. Вот и сейчас, вставая из-за стола, он дал себе слово навестить могилу на сельском кладбище. Эта мысль в конце трапезы успела стать частью его домашнего обихода, вошла в традицию. Как курятина под зеленым горошком.

Мартен был человеком привычки. И потому, на все лады понося про себя рутину повседневности, он при всем том ценил постоянство жестов и эмоций, их повторение в непрерывном потоке времени. Ничто так не ранило его душу, как непредвиденные происшествия. Даже счастливые сюрпризы всегда будили в нем подозрительность. Гортензия с властной заботливостью подложила в его тарелку цыплячью ногу, и он из вежливости отрезал кусочек ляжки, хотя до того уже съел целое крылышко. Мясо, которое он послушно жевал, было бледным, суховатым и пресным. Зато Гортензия, как всегда, осталась довольна своей стряпней.

— Ну что, гурман, блаженствуешь? — произнесла она, окинув брата потеплевшим взглядом.

— Да, — промямлил он, поперхнувшись здоровенным лоскутом жирной кожи.

— В следующее воскресенье попробую приготовить курицу с репой. Мне вчера посоветовала мадам Песту. Говорит, пальчики оближешь.

— Стоит ли? Все и так отлично…

— Ты, наверное, прав, — важно одобрила она. — На кухне — как в жизни: если уж имеешь подходящий рецепт, незачем мудрить да выдумывать.

И они продолжали молча жевать, сидя друг против друга. Гортензия обосновалась здесь после похорон Аделины и взялась вести его хозяйство. Это стало спасением, какого он и не чаял; Мартен еще и теперь хранил к ней благодарное чувство. Вдовство ввергло его в такое смятение, что, не будь здесь ее, он, вероятно, сам того не замечая, совсем опустился бы: перестал бриться, забывал менять рубашки, есть и пить. Вооруженная властным здравомыслием, она заставляла его не чураться людей и жить, как все. Со временем он попривык к существованию холостяка, направляемого твердой рукой строгой гувернантки. Он до того дошел, что уж почти и не сожалел о той поре, когда был крепким, предприимчивым супругом, нежным, внимательным и обремененным всеми тяготами, составляющими оборотную сторону этого требующего ответственности положения. Теперь у него не осталось никаких забот. Вскоре после смерти жены ему пришлось закрыть свою маленькую фирму, занимавшуюся кирпичной кладкой. Аделина была мозгом этого предприятия. Она вела отчетность, печатала на машинке, занималась счетами и накладными, следила за оплатой каменщиков, отвечала на письма поставщиков и клиентов. В этом отношении Гортензия не способна ее заменить: она и двух слов кряду не напишет без орфографической ошибки. Разумеется, он мог бы нанять секретаршу на неполный рабочий день. Но с тех пор, как поблизости, прямо у самого выезда из Менар-лё-0 на дорогу, ведущую в Витроль, открыла свой филиал компания «Томеко», никто больше не обращался к нему с крупными заказами. Пришлось довольствоваться переделками да мелким ремонтом в домах тех местных уроженцев, кто еще поминал добрым словом былые заслуги его фирмы: заменять сброшенные бурей плитки черепицы, вытаскивать корни и сучки, забившие канализационные стоки, подновлять штукатурку… Но вскоре жители Менар-лё-0 стали и за такой малостью обращаться в «Томеко»: там делали быстрей и дешевле. Четверо рабочих, занятых у Мартена, один за другим сбежали и нанялись к новым хозяевам. Тут он и прикрыл свою лавочку, распродав по дешевке остатки расходных материалов — они, к слову будь сказано, достались той же «Томеко». Теперь ему на жизнь ничего больше не причиталось, кроме процентов со скудной суммы, накопленной в былые славные годы, собственной жалкой пенсии и того, что регулярно давала Гортензия: у нее-то денежки водились — перед тем как перебраться к нему в Менар-лё-О, она продала свой домик в Витроле, где жила одна.

Впав в состояние великой праздности и малой значительности, Мартен не жаловался на судьбу.