Гийом Мюссо - Девушка и ночь

И тут мне в голову пришла догадка. А что, если Фанни с Винкой поменялись местами? Что, если в то злополучное воскресное утро в парижский поезд села Фанни? Это могло показаться хоть и странным, но вполне возможным. Мне вспомнились свидетельские показания, собранные всеми теми, кто был так или иначе причастен к следственным действиям. Что на самом деле говорили лицейский охранник, работники дорожной службы, пассажиры парижского скорого и ночной дежурный в гостинице? Что они видели рыжую девушку … рыжеволосую красотку … светлоглазую девицу с волосами цвета ржавчины . Подобные описания, уж больно расплывчатые, плохо увязывались с моим предположением. И тем не менее не исключено, что я наконец-то вышел на след, который искал все эти годы! А значит, теоретически Винка могла быть жива. Всю дорогу я прокручивал в голове этот сценарий, силясь придать ему реальность. По какой-то неведомой мне причине Фанни покрывала бегство Винки. Все искали Винку в Париже, а она, вполне вероятно, даже не садилась в тот поезд.

К деревне Био я подъехал в то самое время, когда солнце отбрасывало на землю последние свои лучи. На общественной автостоянке яблоку негде было упасть. Вытянувшись длинной двойной вереницей, автомобили с включенными аварийками дожидались, когда с парковки кто-нибудь уедет. Дважды объехав деревню кругом в поисках места, где бы приткнуться, я решительно свернул на дорогу Башетт, что вела в небольшую долину Комб. И в конце концов нашел свободное место в восьмистах метрах ниже, у теннисных кортов. В результате возвращаться пришлось пешком в гору – по двадцатиградусному склону, на котором подвернуть ногу и заработать одышку было раз плюнуть. Я уже почти взобрался на свою голгофу, как вдруг ожил мой телефон: снова звонил отец.

– Я что-то беспокоюсь, Тома. Твоя мать так и не вернулась. Странное дело. Она поехала кое-что прикупить, и только.

– Надеюсь, ты ей звонил?

– Конечно, но она забыла свой телефон дома. Что тут поделаешь?

– Ума не приложу, папа. Может, ты зря бьешь тревогу?

Его реакция меня удивила, тем более что мать вечно где-то пропадала, разъезжая по всей округе. В начале нулевых она вступила в неправительственную организацию, занимавшуюся вопросами школьного обучения девочек в Африке, и часто подолгу отсутствовала, однако раньше отца это нисколько не тревожило.

– Нет, – ответил Ришар. – Мы ждем гостей, и она никогда не оставляла их вот так, на меня!

У меня в голове не укладывалось. Ришар был недоволен тем, что его жены нет дома и что теперь некому заниматься домашним хозяйством!

– Если ты действительно не находишь себе места, обзвони больницы.

– Ладно, – буркнул он.

Я отключил телефон и наконец добрался до пешеходной зоны. Деревня выглядела гораздо живописнее, чем раньше, какой я ее помнил. Если в чем и сохранились очевидные следы былого величия тамплиеров, то разве что в архитектуре, которую привнесли в здешние края обитатели Северной Италии. В это время дня фасады домов цвета потемневшей охры согревали теплом мощеные деревенские улочки, создавая впечатление, что бродишь где-нибудь по Савоне или Генуе.

Вдоль главной улицы тянулись ряды лавчонок, предлагавшие извечные провансальские товары (мыло, отдушки, вещицы кустарного производства из оливкового дерева), а также предметы искусства, включая работы местных стеклодувов, живописцев и скульпторов. Перед террасой винного бара какая-то девица, задорно перебирая гитарные струны, изгалялась над репертуаром Cranberries [147], а зеваки вокруг отбивали ритм, хлопая в ладоши и прибавляя веселья этому вечеру, едва вступившему в свои права.

Однако у меня с Био были связаны совершенно особые воспоминания. В шестом классе я написал первое сочинение о школьной жизни и местной истории, которая всегда интересовала меня, как ничто другое. В конце XIX века на одной из улиц деревни без всяких видимых причин обрушилось огромное строение. Трагедия случилась вечером, когда жители дома собрались за праздничным столом, чтобы отметить первое причастие чьего-то ребенка. В считанные мгновения несчастные оказались погребенными заживо под завалом. Спасатели извлекли из-под обломков три десятка мертвых тел. Местные надолго запомнили эту трагедию – даже через сто с лишним лет никто не решался заново отстроить тот дом заново. Это место так и пустовало, а в наши дни его стали называть площадью Катастрофы .

Добравшись до площади Аркад, я, к вящему своему удивлению, обнаружил, что за двадцать пять лет она ничуть не изменилась. В длину площадь простиралась до церкви Святой Марии Магдалины, обрамленной двумя сводчатыми галереями, над которыми возвышались небольшие, трех-четырехэтажные живописные строения.