Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

К Гришке и Валерке я любил заходить в гости. У них были очень красивые игрушки, например, целая куча индейцев и два красных двухэтажных пластмассовых автобуса, я таких никогда и нигде не видел.

Однажды я пришёл к Гришке и Валерке и хотел позвать их на улицу, идти гулять. Братья были одеты в нарядные белые рубашки и чистые штаны. В их квартире вкусно пахло пирожками с капустой. Идти гулять они не захотели. Кругом стояли, сидели, ходили взрослые. Но это были странные взрослые. Такие взрослые, каких на улицах страны с названием из трёх «С» и одной «Р» ни за что нигде не найдёшь. Они разговаривали на непонятном языке, от них необычно пахло, но не пирожками, а сладкими, чужими и далёкими запахами не нашей улицы, не бульваром Яна Райниса. И всё время они чего-нибудь фотографировали. Даже двухэтажные автобусы, и индейцев. Наверное, им автобусы тоже нравились. От ярких вспышек у меня заболели глаза.

— Это кто к вам приехал? — спросил я Гришку, с которым тогда больше дружил.

— А-а это, это…, — Гришка думал чего бы ему такое сказать. — Это иностранцы к нам приехали, из-за границы.

— Если хочешь, оставайся, Гоша, тебе тогда наверняка жвачку дадут, — вдруг добавил Гришка, а Валерка кивнул на меня:

— Я пойду родителям скажу, чтобы разрешили его оставить.

И Валерка вышел из комнаты. С Валеркой я хотя не сильно дружил, но мы не ссорились. Ведь я не мог дружить одновременно с обоими братьями. Валерка пошёл просить своих маму и папу, чтобы меня не выгоняли, а позволили чуть-чуть остаться.

Жвачку я никогда не пробовал, в магазинах страны СССР её в то время не продавали. Мне стало интересно, и я остался. Иностранцы подходили ко мне, щёлкали фотоаппаратами. И точно, один большой бородатый дядька протянул мне белую бумажную полоску.

Это жвачка, её можно жевать, а глотать нельзя, — объяснял Гришка, — можно надувать пузыри. Гляди.

А если проглотишь, что будет? — спрашивал я.

Умрёшь, — засмеялся Валерка, — ты не бойся, наша мама врач, она тебя спасёт.

Пузыри у меня не получались, но я не расстраивался, а когда устал жевать, завернул жвачку в бумажку и положил в карман, чтобы дожевать после. Потом иностранцы ушли, и мы пошли гулять. Мы пролезли в дыру забора детского сада, сели там на разбитую скамейку под навесом от дождя, я снова достал жвачку и попробовал её дожевать. Гришка начал объяснять, что иностранцы к ним часто приезжают, ведь их папа хочет уехать в Америку жить, и мама хочет, и он, Гришка, хочет, а их отсюда не выпускают уехать.

— Почему не выпускают, кто не пускает? — спрашивал я.

Гришка объяснял, что его папа знает военную тайну, а тот, кто знает тайну, не может никуда уехать из СССР. Папу его могут и в тюрьму посадить, если окажется, что он военный секрет иностранцам разболтал.

— И ты тоже знаешь военную тайну? — удивился я.

— Нет. Тайну папа никому не говорит, с него специальную бумажку взяли, подписка называется. Но ничего, я всё равно узнаю.

— А Валерка тоже хочет уехать? — не унимался я.

— Да его никто и не спрашивает, старший брат-то я, родители только со мной советуются, — ответил Гришка и отвернулся, — только ты никому не говори, что я тебе рассказал про военную тайну. И моим маме с папой не говори. А то мне же ещё по башке дадут.

Я снова спрятал жвачку. И обещал, и даже дал клятву. Гришку я зауважал ещё больше, а с Валеркой мы в тот день не сильно дружили.

С одной стороны, это даже хорошо, что их папу не выпускают, решил я. Если его выпустят, уедет Гришка, а, может, и Валерка. Вдруг и его решат взять? С кем мне тогда дружить?

Но я зря боялся. Гришка и Валерка, их папа и мама вместе с военной тайной уехали из страны СССР только через десять лет. Потому что любая тайна, даже военная, через много-много времени становится уже и не тайна, и не секрет, а всем известная в мире вещь. И тогда про неё можно говорить, с кем вздумается.

Один раз ко мне подошла мама и сказала, что хочет со мной серьёзно поговорить.

— Скажи, Гоша, — начала мама, — вот ты живёшь без братика и сестрички, наверное, тебе скучно. Хочется с кем-нибудь поиграть, а никого нет.

— Нет, мне не скучно, — отвечал я, — я хожу к Гришке и Валерке в гости, мы на улице часто играем. И с другими ребятами тоже.

— Всё-таки без братика тебе не очень хорошо, — не унималась мама, — ты бы мог о малыше заботится.

Я ни о ком не хотел заботиться.

— Мама, я не хочу ни брата, ни, тем более, сестру. Что я буду с ней делать? С девчонками я не играю. А в какой комнате я должен жить? А игрушки куда я свои дену?