Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Когда мне исполнилось семь лет, бабушка заболела. Она лежала на зелёном диване и не вставала, и не хотела, чтобы я её навещал. Зелёный диван я раньше любил, я на нем часто играл, когда приходил в гости к бабушке, такие интересные были там подушки. Их можно было снять с дивана и построить из них домик. Теперь бабушка лежала на диване спиной ко мне и даже не поворачивала головы, когда я её звал. Мама ходила с заплаканными глазами, и говорила, что вся надежда на профессора в золотых очках. Однажды профессор пришёл, а с ним другой. Профессора долго разговаривали с бабушкой и с мамой, потом они ушли, а мама всё плакала.

А на улице было лето, и папа сказал, что так дальше продолжаться не может, и стал собирать чемодан. Мама сказала мне: «Гоша, ты уже большой мальчик и всё понимаешь. У бабушки тяжёлая болезнь. Она называется рак. Папа и ты поедете в Архангельск, к твоей другой бабушке Анне». Я тогда ещё подумал, какое странное название у бабушкиной болезни, как будто бы болезнь живая.

Через несколько дней мы с папой сели на поезд и поехали. Папа иногда выходил из поезда, чтобы купить пирожные и газированную воду, а я ужасно боялся, что он не успеет вернуться в вагон до отхода поезда. В те времена такое часто случалось. А ведь если бы папа отстал от поезда, я бы ни за что не нашёл дом моей другой бабушки, я и адреса даже не знал. Но папа от поезда не отстал, и мы доехали.

Адрес бабушки Анны оказался лёгким: улица Трамвайная, дом 1, квартира 1 на первом этаже. Дом старый деревянный из чёрных досок, а не из панелей, как в Москве. Архангельск не похож на Москву. В Архангельске всё поменьше: дома, улицы, а метро и вовсе не было. Зато там были целые мостовые, сделанные из досок. А всё потому, что там кругом вечная мерзлота. Покроют дорогу асфальтом, а под асфальтом лёд, вечный лёд. Лёд летом растает, и улица начинает проваливаться прямо под ногами. Поэтому дорогу настилали досками. Ещё в Архангельске летом солнце не прячется за горизонт. Там летом можно ночью гулять как днём, без фонарика, так там светло. А ещё там есть река Северная Двина. По этой реке мы с папой плавали на лодке, которую нам дал папин брат Лев. Только на самом деле все называют его Лёва. Папа грёб вёслами, а я был рулевой.

Один раз Лёва сказал:

— Так, мужики, есть предложение.

Мужики были, конечно, папа и я. Мне же уже к тому времени исполнилось семь лет, а папе и подавно. Значит, мы взрослые.

— Можем взять мой катер, — говорит Лёва, — и поехать раков наловить. Машина — зверь. Раки, они ж не дураки, чистую воду любят, здесь-то их нет, а я место одно знаю. Завтра рано утром я вас разбужу и поплывём.

Я представлял себе, как мы поедем ловить этих раков, и всё думал, кусаются они или нет. Ночью мне приснился рак, который полз на меня и хватал своими клешнями.

— Ты чего кричишь по ночам, — спросил папа меня утром, — сон плохой увидал?

Потом мы пошли спускать катер на воду, катер оказался большой и красивый. Только на его дне плескалась вода. Лёва объяснил, что катер имеет течь, дырявый значит, но это ничего. Папа с Лёвой долго ходили вокруг катера. А вода не уходила, наоборот её становилось всё больше. Я уже не хотел ловить раков. Я плавать умел только в море на лимане, а в Северной Двине я не умел. Она глубокая и холодная, эта река. А папа рассказывал, что течёт она прямо в Ледовитый океан. Лёва показывал папе, как надо вычёрпывать воду. Но папа тоже раздумал ловить раков и сказал:

В другой раз, Лёва. Пусть они ещё поплавают.

Когда мы вернулись в Москву, бабушка умерла, и её уже похоронили. Меня привели в пустую квартиру, чтобы я забрал домой свои игрушки, какие ещё здесь случайно оставались. Я залез на проклятый зелёный диван и стащил на пол все шесть больших подушек. Я бил их ногами и колотил по ним кулаками.

Потом я сел на голое диванное днище и заплакал. Фанерные листы в некоторых местах оказались неровными, в глубоких царапинах, будто какой-то зверь скрёб их своими когтями. Страшная болезнь рак затащила бабушку к себе. А что касается живых раков, то я их и до сих пор не люблю.

На первом этаже в нашем доме жили два брата-близнеца. Их звали Гришка и Валерка. Они были очень похожи, но я быстро научился их различать. Гришка — чуть-чуть потолще и чуть-чуть повыше. А почему? А потому, что он старше Валерки. На целых двадцать минут. Хотя на вид братья были одинаковые, они никогда не могли договориться друг с другом, часто ссорились и дрались. Я сперва пытался их мирить, только ничего не выходило, они снова начинали драться или вдвоём набрасывались на меня. В один прекрасный день я понял, что с ними нужно дружить по очереди. Так мы и делали. И получалось очень хорошо. Для братьев я тоже был очень полезным. Если Гришка хотел спрятать чего-нибудь от Валерки, например какую-нибудь почтовую марку, он просто относил её ко мне. Так же поступал и Валерка: приносил свои ценности ко мне. Я складывал их вещи на двух разных полках в серванте, куда мои родители редко заглядывали.