Элисон Скотч - Мелодия во мне

– Алло! Слушаю вас! – лепечу я в трубку, к которой смогла дотянуться лишь только после третьего звонка.

– Я всего лишь в квартале от вашего дома! – слышу я в трубке голос Андерсона. – Еду к вам!

Я бросаю взгляд на Рори. Она сидит скрючившись на кушетке и закрыв лицо руками.

– Сейчас это не вполне удобно, – робко сопротивляюсь я. – Не совсем подходящее время.

– Это точно! – отвечает он, и по голосу я слышу, что он пьян. Все звуки у него сливаются в одно сплошное слово: Этоточно.

– Надеюсь, вы не перепутали спиртное с теми лекарствами, которые вам прописали?

– Спасибо, мамочка, за напоминание! Напомните еще раз, когда через пару минут я поднимусь к вам в квартиру!

Телефон отключается.

– Как я понимаю, это не Хью звонил и добивался моего прощения? – спрашивает у меня Рори.

Я не успеваю ответить, ибо в эту минуту из спальни высовывается голова Питера.

– Привет! – здоровается он сонным голосом. – Что у вас тут за шум? Беспорядки какие-то?

– Да уж, порядка нет ни в чем! – огрызается в ответ Рори. – Хью меня бросил, точнее, выбросил на свалку! Андерсон напился в стельку, а тебе, счастливчику, оборвался дармовой секс!

Питер удивленно таращится на нее, я же лишь недоуменно пожимаю плечами. Кажется, мы одновременно с ним приходим к одному и тому же решению: не педалировать ситуацию и не усугублять напряжение, витающее в воздухе. Что было, то и было. И ничего страшного, ей-же богу! Спотыкаясь, он просовывается в гостиную и плюхается в кресло прямо напротив софы. Какое-то время они с Рори буравят друг друга колючими взглядами. Снова звонок, на сей раз домофон. Привратник докладывает о том, что пришел Андерсон.

Я приветствую Андерсона дежурным поцелуем, от него сильно разит бурбоном.

– Эти папарацци не дают мне шагу ступить. У входа их просто уйма! – хвастается он. – Поэтому сидите тихо и из дому ни ногой.

И в ту же секунду я вспоминаю о том, какие же мы с ним разные. Во всем! И как далеки друг от друга были те миры, в которых мы вращались, пока они по воле рока не столкнулись на высоте.

– Никто и не собирается никуда двигаться, – недовольно бурчит Рори. – А почему это ты торчишь в Нью-Йорке? Почему не в Санта-Барбаре? Или еще каком злачном местечке повеселее?

– Мне пока нельзя никуда отлучаться, – сообщает ей Андерсон уже из кухни. Я вижу, как он склонился над раковиной и ополаскивает лицо водой, обрызгивая попутно свою хипповую майку с Т-образной горловиной элегантного цвета пожухлой зелени.

– Снова попался по пути какой-то спиртоводочный завод, да? – интересуюсь я.

– Не судите строго, мэм! – отвечает он, распрямляясь во весь рост, и наливает себе стакан воды.

– Трудно удержаться! – парирую я.

– О, судить всех и вся – это по ее части! – тут же подает голос Рори с дивана. Она все еще пребывает в состоянии прострации. – Если ей захочется, она в два счета засудит любого. Не сомневайтесь!

Питер удивленно вскидывает брови, но молчит, сосредоточенно трет лицо руками.

– Заткнись, Рори! – говорю я угрожающим тоном. И странным образом напряжение в комнате спадает.

Рори бросает виноватый взгляд сначала на Питера, потом на меня.

– Ты права, – говорит она с покаянным видом. – Что это я разошлась? Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. У меня сейчас полнейший кавардак и в голове, и вообще…

– Красотища! – подает голос Андерсон.

– А ты тоже заткнись! – командую я ему. – И поменьше сарказма в речах, ладно?

Удивительно, как же быстро я могу реагировать, мгновенно переключаясь с одного на другое, поражаюсь я самой себе. Я еще раз смотрю на всех троих. Предполагается, что я живу моментом и не отягощаю себя никакими сложностями. Так какого же черта вы все трое грузите меня уже своими проблемами?

– Да никакого сарказма! – обижается Андерсон. – Я, между прочим, имел в виду вот эту картину.

Он тыкает пальцем в полотно, висящее над камином, на котором якобы изображен закат или бог его знает что еще.

– Это работа моего отца, – говорим мы с Рори в один голос.

– Она приносит несчастье! – зловещим тоном добавляет сестра. Но ни у кого из нас нет сил, чтобы отреагировать смехом на ее черный юмор.

– Простите меня, – винюсь я перед Андерсоном.

– Прощаю! – великодушно заявляет он и пристраивается на кушетке рядом с Рори. Я кое-как вклиниваюсь между ними и задумываюсь. Невеселенькая картина у нас вырисовывается, прямо скажем. Я слышу, как глубоко дышит сидящий рядом Андерсон. Питер явно чувствует себя лишним в нашей компании и незаметно снова исчезает за дверями спальни. Рори мгновенно усаживается в то кресло, на котором он сидел, и вольготно забрасывает ноги на нашу антикварную оттоманку. Я набрасываю на Андерсона одеяло, потом укутываю пледом сестру, а сама, стоя в проходе и прислонившись к стене, начинаю рассматривать картину отца. Вне всякого сомнения, это – шедевр. Но как я могла хранить это замечательное, это бесценное по своим художественным достоинствам полотно, служащее вечным напоминанием об отце, у себя дома? Ведь именно отсюда я и должна была гнать эту нечистую силу в первую очередь. Я смотрю на красные и золотые мазки, разбавленные черными штрихами, и пытаюсь понять, в чем суть раздирающих меня противоречий. Наверное, в том, что я так и не смогла оправиться от тех тяжелых душевных травм, которые в свое время нанес мне отец.