Соня Фрейм - Опасный возраст

Я присел за стойку бара, а Элена тем временем разлила кофе по кружкам. В этот раз стояли еще какие-то конфеты, сыры и колбасы, масло с травами, «Филадельфия»… Обычно у меня не было такого выбора. Я мог максимум пометаться между вареньем или сырком для хлеба.

— Как закончилась выставка? — спросил я, переводя взгляд на нее.

Сегодня Элена была в бежевом пуловере и черных брюках широкого покроя. Ее лицо выглядело как в рекламе крема для омоложения. Там обычно помещают красивых тридцатилетних женщин с едва заметными морщинами вокруг глаз, и их кожа выглядит здоровее, чем у большинства девушек.

У Элены пока еще не было каких-либо возрастных признаков. Ее реальный возраст, а также безвременная душевная мудрость угадывались на каком-то необъяснимом интуитивном уровне

— О, замечательно. Я даже не ожидала, что будет такой ажиотаж, — покачала она головой с едва заметной усмешкой.

Я заметил, что она постоянно улыбалась. Иногда почти неуловимо, иногда явно, но это была улыбка-полумаска. Она не показывала ее жизнерадостного настроя: она наводила туман.

— Жанр, в котором я работаю, мягко говоря, на любителя.

— Мне кажется, что в этом плане у изобразительного искусства, как и у музыки, все равно больше шансов быть понятым.

— И почему же? — спросила она, присаживаясь напротив меня.

— Потому что музыка и живопись универсальны. Они говорят на языке, который понятен всем.

— Что же из этого делаешь ты? Пишешь, рисуешь, играешь?

Я вкратце поведал мою проблему бездарного ребенка.

— Но ты сказал, что другим нравится то, что ты пишешь.

— Ну, нравится — сильно сказано. Они отмечают читабельность.

— Ты пробовал писать для себя?

Я задумался. Она подлила себе молока, и по ее кофе начала расцветать бежевая лужа. Передо мной лежал надкушенный бутерброд и нетронутая чашка. В ее присутствии я не мог концентрироваться на чем-то кроме нее.

— Когда-то я вел дневник, — наконец припомнил я, — полтора года назад… А потом забросил. Нашел этой весной, перечитал и понял, что его писал какой-то депрессивный придурок.

Элена искренне посмеялась.

— Ну а истории? — Ее глаза вопросительно вспыхнули. — Создай свой мир из слов.

— Может быть. Не сейчас. Текстовая реальность имеет свои пределы. Ты можешь написать, как чувствуешь, но не можешь показать это буквально. Всегда остается доля недосказанности, незавершенности. Кинематограф в этом плане совершеннее. Можно продумать историю от диалогов до визуального воплощения.

Элене словно доставляло удовольствие слушать мои рассуждения. Мне они не казались особенно глубокими, и я не вполне понимал ее доброжелательный взгляд, в котором угадывался интерес к моей личности.

— Но после твоей выставки я понял, что хотел бы, наверное, рисовать… Я имею в виду в качестве основной деятельности после школы.

— Никогда не поздно начать. Это не так сложно, как может показаться. Хочешь, я дам тебе пару уроков по композиции и скетчингу? А потом можешь записаться на курсы компьютерной графики. Здесь есть неплохие…

— Здорово, — осторожно сказал я.

О таком учителе можно было только мечтать. Элена поймала эту мысль в моих глазах, и я почувствовал, как она про себя посмеивается надо мной, но совсем не злобно.

— Ты правда хотел бы стать графическим дизайнером?

— Я не очень пока знаю, кем мне надо стать.

— Я спросила, кем ты хочешь стать.

Я уловил разницу.

— Мне кажется, современная трудовая жизнь, как правило, не в том, чего ты хочешь.

— Да, но это не значит, что не надо пытаться делать то, что тебе по душе, Сергей. Понимаешь, о чем я?

Я кивнул. Все, что говорила Элена, попадало в солнечное сплетение.

— Но это может быть долгий путь, — добавила она, помолчав. — Я не сразу стала художником, хотя рисовала с трех лет. Сначала я пробовала учиться в Бостоне на финансиста, но не выдержала и бросила после первого семестра. Год болталась без дела, работала в фастфуде, пыталась сама продавать свои картины, но их никто не покупал в то время… Затем поступила на художественный. Знаешь, образование в таких сферах, как правило, формальность. Если у тебя есть талант, свой стиль, при наличии грамотных преподавателей ты только отшлифуешь технику. В противном случае из тебя ничего не выйдет.

Затем она резко перевела тему.

— Кем бы ты хотел стать?

Почему-то ей ответить на этот вопрос мне было не влом.

— Мне нравятся здания, как они устроены. Я думаю, у каждого строения есть своя философия. И здания меняют людей, а не люди — их.