Дёрдь Шпиро - Дьяволина Горького

У них сложилось разделение труда: если требовалось кого-то спасти, Алексей лягал его в прессе, а Катерина Павловна вытаскивала из лагеря. Будучи человеком гордым, Алексей не особо интересовался, что думают о нем люди. Его интересовало, что думает о нем Бог, в которого он не верил.

Я не знаю, быть может, тот хамский, калечащий души тон, который он ради маскировки позволял себе в “Правде”, причинял вреда больше, чем приносила пользы их деятельность по вызволению тех, кого он ругал.

Тем временем он добился, чтобы на полную силу заработало издательство “Academia”, выпускавшее, как когда-то “Всемирка”, шедевры мировой литературы и русской классики. Затеял серию тематических сборников с привлечением лучших современных писателей, например многотомную “Историю Гражданской войны”. Сталин согласился, хотя было ясно, что привлеченные Горьким авторы не будут восхвалять единственного Вождя, потому что во время Гражданской войны Сталин ничем особенным не отличился. Многие писатели за счет этой работы жили. Алексей прочитал тысячи страниц, исправлял, комментировал, редактировал; проделал гигантскую работу, но все это после его смерти куда-то пропало.

Сталин пошел на то, чтобы назначить Каменева директором издательства “Academia”. К тому времени он уже не раз был изгнан из партии и опять восстановлен. Его вернули из Сибири, и он выступил с очередной, четвертой или пятой, покаянной речью. Ему разрешили остаться в Москве, и Алексей так устроил, что на Малой Никитской, где мы тогда уже обитали, Каменев обменялся рукопожатием со Сталиным. У меня бы, наверно, рука отсохла. Каменева многие уважали за его эрудицию, а Алексей его даже любил и все время пытался спасти.

На Малой Никитской бывали многие: Ворошилов, Каганович, Киров, Орджоникидзе, Жданов, Бубнов, Буденный, Молотов и, пока была такая возможность, Бухарин. Из писателей, за исключением Ахматовой, Пастернака, Мандельштама и Пильняка, – практически все, в том числе Булгаков и Платонов, которых Алексей считал лучшими, рекомендовал их произведения зарубежным издателям и постоянно оправдывал их перед Сталиным. Он добился того, чтобы Бабель, которому четыре года не давали паспорт, смог поехать в Париж. И Бабель рассказывал там эмигрантам, что в Советской России Горький – второй человек после Сталина. Со стороны, может быть, так оно и выглядело. Как-то Сталин приехал к нам в сопровождении Молотова, Ворошилова, Кагановича и Бухарина, и тогда-то и прозвучали его слова о писателях – инженерах человеческих душ, а также впервые был упомянут социалистический реализм.

Особняк на Малой Никитской, выделенный Сталиным для Алексея, до революции принадлежал тому самому Рябушинскому. Проектировал его знаменитый Шехтель, а оформлением интерьеров занимался не менее знаменитый художник Врубель. Сочетание элементов английской готики с мавританскими мотивами, мрамор, хрусталь, резная волнообразная лестница, окна неповторимой формы – все это называлось стилем модерн. Многие ходили дивиться на это здание, когда оно было построено. Мне довелось там бывать пару раз вместе с Марией Федоровной, на приемах у Рябушинского. Мы тоже диву давались – но жить в таком доме не стали бы. В 1919 году там размещался Госиздат, после него – детский сад, потом – Общество культурной связи с заграницей. Но поскольку мы проводили в Советском Союзе уже очень много времени, нужно было где-то жить. У Катерины Павловны столько народу просто не поместилось бы, ведь начиная с 1931 года Алексей брал с собой всех, кроме Ракицкого. Особняк этот только усугублял ненависть к Алексею – наверное, для того Сталин это и придумал. Для Алексея же важно было, чтобы каждый имел свою комнату. Досталось и мне отдельное помещение.

Первого мая Алексей с Тимошей во время парада стояли на мавзолее. Я боялась, что он не выдержит, прямо там, на трибуне, потеряет сознание, что с ним случится удар или сердечный приступ. Накануне он долго не спал, волновался, будто актер перед выступлением, представлял себе, как будет вместе с другими руководителями стоять в обществе Сталина, перед ним будут проплывать колонны людей и он будет часами махать им. Тимошу я понимала – наконец-то есть случай принарядиться. Наконец-то на трибуне появится женщина, элегантная, молодая, то-то будут гадать: кто же это такая? Конечно, все эти старые хрычи были в ярости, потому что они своих жен взять с собой не могли, а Горький, вон, приволок невестку. Отказаться от этой чести должна была даже не Тимоша, а Алексей.