Чингиз Айтматов - На солнечной стороне [Сборник рассказов советских и болгарских писателей]

Я молчал, подавленный и удрученный. Мне было жалко Калипу, больно за нее. Не понимал я, как она могла полюбить такого человека… Но если бы Абакир знал, если бы понимал, какое истинное счастье потерял он сегодня, уйдя от Калипы, то не она, а он завыл бы, как волк в зимнюю стужу.

Калипа села в повозку и молча уехала.

Спокойно спала Анархайская степь. Откуда-то издали, колеблясь и перекатываясь по метелкам полыни, донесся понизу чуть слышный паровозный гудок. Может быть, Абакир уезжал уже, подцепившись к товарняку?.. Ну и катись, сволочь, туда тебе и дорога! Не пропадет Анархай, и мы без тебя обойдемся…

Больше я о нем не хотел вспоминать. Надо было приниматься за дело. Я долго бился, пока трактор не затарахтел, пугая ночную тьму. Я сел в кабину и включил фары.

Теперь я был за все в ответе. И мне вдруг очень захотелось, чтобы рядом со мной оказалась сейчас моя милая девушка с челочкой и чтобы она поверила мне, что будет, будет в этой дикой полынной степи прекрасная страна Анархай.

Меня учили укладывать булыжник: дуга за дугой, дуга за дугой. Стоя на коленях в песке, я делал мостовую. Дорога росла, гладкая, сероватая, кое-где блестели мелкие кусочки кварца, вкрапленного в камень. Дуга за дугой ложатся дни и недели, все длиннее серая гранитная дорога. По ней с огромной скоростью проносятся автомобили, с треском двигаются повозки, из-под подков коней вылетают искры.

Дуга за дугой…

Начинается дождь, мы бежим под деревья, но вскоре наше убежище становится ненадежным, потому что сквозь кроны просачивается вода. От дождя нас спасают только наши соломенные шляпы с обмякшими полями. В леваде под нами так же неподвижно стоит коричневый бык. Издали он похож на бронзовую статую, по спине которой течет вода.

Когда туча уходит, начинает припекать солнце. Мы снова принимаемся за работу. Бык стряхивает с себя воду и наклоняется к омытой дождем траве. Вдали вспыхивает радуга, такая яркая и красивая, что похожа на сказочную. Мне приходит в голову, что если бы у нас был цветной гранит, то мы могли бы сделать нашу дорогу похожей на эту небесную радугу. Каждый ахнул бы при виде такой дороги. Но Иван Кравка сказал мне, что ничего хорошего не получилось бы, такая дорога пугала бы лошадей. Может быть, это и так, только я уверен, что когда-нибудь именно такие дороги и начнут прокладывать. Перед тобой — небесная радуга, смотришь на нее и укладываешь разноцветный гранит в той же цветовой гамме.

Этот проклятый ливень размыл кучу песка, снес его с большого отрезка будущей дороги. Теперь мы топчемся в ледяной воде. Я вижу, как лица моих товарищей синеют от холода, но они продолжают работать лопатами, преграждая путь ручейкам и пытаясь изменить их направление, ведь нам нужно укладывать булыжник. Песок мокрый, инструмент мокрый, камни мокрые, как и мы, но надо работать. Потому что, оборачиваясь, мы видим деревянные леса завода. Издали они напоминают деревянную детскую люльку, в которой что-то растет, оформляется, обретает плоть. А завод не может существовать без нашей дороги, по ней уже подвозят рабочим продукты.

Солнце обсушило нас и согрело. Ничего, что бородатые лица стали синими от холода. Где-нибудь кому-нибудь должно быть трудно. Трудно тем, кто строит завод и работает на скользких лесах с холодной арматурой, трудно шоферам, которые ведут тяжелые грузовики по колдобинам старой дороги. Нам предстоит выровнять эти ямы, залечить раны старой дороги, сделать новый настил, хотя природа совершенно не считается с нами и насылает на нас холодные дожди, размывающие песок и разбрасывающие ровные дуги уже уложенных камней.

Но солнце обсушило и согрело нас.

— При моем ревматизме только этого дождя не хватало, — произносит Павел Йоницов и закуривает сигарету, хотя сейчас не до курения.

Иван Кравка, стоя по колени в воде, смотрит на него, но ничего не говорит. Я тоже смотрю на его розовые щеки, выпирающие из-под рубашки мускулы и не верю, что он болеет. Но когда человек тебе говорит, что страдает от болезни, то, несмотря на сомнения, ты начинаешь думать о его беде.

— Что поделаешь, — произносит Иван Кравка, — если тебе нужно уехать, уезжай, как-нибудь справимся.

Другие рабочие выравнивают камни и молчат, молчат даже те, кто давно болеют ревматизмом.

— Справимся? — спрашивает Иван Кравка.

— Ладно, — говорит один из мужчин. — Раз ему так нездоровится, пусть уходит. Мы не дети.