Чингиз Айтматов: На солнечной стороне [Сборник рассказов советских и болгарских писателей]

— Илюша, — сказал Глоба, — а вдруг печь развалится?

Илья оглянулся, глаза у него были серые, прищуренные. Нижняя губа набухла и дрожала. Доменщики глядели на домну.

Директора не было здесь. Он разумно решил не впутываться в этот опасный эксперимент. Но бездеятельным оставаться он тоже не мог. Стоя на подоконнике у себя в кабинете, он самолично наклеивал бумажные полосы на окна, чтобы стекла не вылетели от воздушного толчка взрыва.

Домна не дышала.

На заводе было тихо. Стояла тишина, полная приглушенных звуков.

Тяжкий, глухой, мягкий удар раздался в домне. Лязгнули конуса колошников. Столб дыма и пыли поднялся над домной.

Но люди не отпрянули назад, — подчиняясь какой-то силе, они бросились вперед, к домне, словно на помощь к ней.

Домна была цела. Илья, не спавший четвертые сутки, обследовал с фонарем каждое ее кольцо. Трещин не было. Прозвучал сигнал силовой станции, застучали газомоторы. Со свистящим воплем воздух ворвался в домну. Двое суток домна давала малую плавку. На третьи сутки Илья приказал повысить давление и температуру воздуха до предела.

Отработавшие свою смену доменщики не хотели отходить от печи.

Некоторые спали тут же, на песке литейного двора.

В эту плавку Илья решил дать норму.

Он наклонялся к фурменному глазку. В глазок было видно, как белые, словно из ваты, комочки шихты, подпрыгивая в горне, таяли.

Плавка шла полным ходом.

Сгустившиеся тучи заволокли небо. Ночь была черной.

Толстые, редкие капли дождя ударялись о землю. Потом дождь разошелся сильнее. Но дождя не было видно из-за темноты. Тяжелые всплески воды, сырое колыхание воздуха доносились сюда, под своды доменного навеса.

В три часа ночи выпустили шлак.

Полещук пригнал ковши для чугуна. Ковши, заросшие чугунной накипью, давно не выбивались. Вместо тридцати пяти тонн котел вмещал десять, стены его заросли ноздреватым серым чугуном.

Полещук, забравшись в пустые ковши, вычерпал из них дождевую воду, закрыл крышками. Стали пробивать летку. Но летка не давала чугуна. Илья приказал прожечь кислородом. Кислорода не было. Нужно получить со склада по специальному разрешению директора.

А печь шла полным ходом.

Привезли кислород. Осторожно, исподволь направили шуршащее пламя горелки. Но вдруг летка зафыркала. Глоба успел отскочить с горелкой.

Клокочущая жижа выбилась из летки.

Чугун тек с журчанием, бело-оранжевого цвета.

Высокий, светловолосый помощник горнового с грязным, захватанным руками носом и золотистыми распушенными усами, секунду тому назад осторожно, брезгливо вытянутыми двумя пальцами, уберегая усы, докуривавший цигарку, теперь, прикрывая лицо защитно согнутой рукой, разгребал железным шестом чугунную гущу, давая ход, одновременно сбивая ногами листы железа, прикрывавшие от дождя канаву.

Нестерпимая жара сушила его лицо. Казалось, еще немного — и его белокурые пышные усы сморщатся, запахнет паленым, и лицо осветится желтыми веточками горящих усов. Но он отскакивал и, скаля зубы, приложив руки ко рту, кричал:

— Пошел!

Полещук принял во второй ковш чугун. Ковш быстро наполнялся.

Илья подошел к нему, поздоровался и спросил, почему мало посуды.

Полещук сказал:

— По теории на семьдесят тонн.

— А на самом деле?

— Двадцать.

Илья посмотрел на Полещука и сказал тихо, серьезно:

— Отцепляй паровоз, давай вези еще посуды.

Полещук шепотом сказал:

— Больше нет посуды.

Илья как-то чрезмерно спокойно, медленно подошел к горновому и коротко бросил:

— Забить летку. Посуды нет.

Забить летку с ходу — это почти безнадежно.

Глоба, наклонившись над пушкой, поспешно забивал комья глины.

Опустили над леткой железный фартук, вмиг ставший красным, прозрачным.

С размаху загнали пушку в леточное отверстие.

Но пушку выбило оттуда.

Чугун растопил конец ствола, превратив его в изогнутую белую сияющую сосульку.

Неудержимо чугун выпирал из домны.

Выпустить металл на литейный песчаный двор было нельзя. Песок набух водой; соприкоснувшись с ним, металл будет взрываться, словно гранаты, связанные пачками, калеча и разрушая.

Чугун грозил вылиться из наполняющегося ковша на пути. Сваренные чугуном рельсы — катастрофа, остановка всего доменного цеха.

Илья позвонил директору. Сонный голос ответил ему. Потом директор стал кричать:

— Безобразие! Анархисты! Почему не доложили? Откуда я знал, что будет столько металла!

Илья сказал в трубку, что он по плану должен давать двести шесть тонн и он их дал.