Владимир Максимов - Живая душа

– Ну, ты что, Игорь, ночевать там, что ли, собрался? – услышал я голос Натальи из растворившегося на втором этаже окна спальни. – Давай по-быстрому наверх!

– Дима, иди обедать! – повысил я голос.

Он вошёл в кухню и, сев за стол, похлебал немного фасолевого супа, отложив ложку в сторону.

– Не вкусно?

– Нормально.

– А чего ж тогда не ешь?

– Не хочется.

– Давай после обеда сходим в краеведческий музей? – бодро предложил я. – Мне там надо будет кое-что посмотреть и потом статью о новой экспозиции написать. Так что мы с тобой сразу двух зайцев убьём: и выставку «Предметы быта коренных народов Сибири» посмотрим, и рабочее задание выполним. Там должны быть всякие ружья старинные, кремнёвые, луки, одежда аборигенов… А потом, на пароходике, по Ангаре, до дома прокатимся…

– Папа, а разве обязательно надо зайцев убивать?

– Совсем не обязательно. И мы с тобой этого делать не станем. А просто посетим музей. Ну, как? Принимается предложение?

– Принимается, – согласился Димка.

Мы шли по красивой набережной к старинному, из красного кирпича, затейливому особняку бывшего «Императорского географического общества», построенному в виде небольшого «Мавританского замка», в котором ныне и располагался областной краеведческий музей. А напротив него, через улицу, раньше именуемую Большой, белел колоннами красивый дом генерал-губернатора, построенный в классическом стиле. В нём теперь располагалась библиотека университета. А генерал-губернаторов, увы, в России вообще не стало…

Я держал сына за руку, а он, то и дело откусывая мороженное, в хрустящем вафельном стаканчике, купленное в киоске на причале, и время от времени улыбаясь (что чрезвычайно радовало меня, ибо давненько я уже не видел на его лице улыбки) каким-то своим мыслям, а, может быть, и моим шутливым репликам, шёл рядышком, скашивая глаза на низко летающих над водой речных чаек, и я чувствовал, что ему хорошо со мной. А мне с ним хорошо было всегда. Так оба мы и хорошели от этой неспешной прогулки…

Можно даже сказать – я был счастлив, потому что осознавал, что я сейчас для сына не только отец, но и друг, ближе которого у него, в данный момент, никого нет.

Пожалуй, такого единения и открытости, как в те первые дни и недели нашего жития в новом городе, у нас никогда потом больше и не было…

Всё это я вспомнил, глядя на подновлённую по всему периметру, – примерно двести на двести метров, – а раньше – рухнувшую, в некоторых местах старинную металлическую ограду небольшого скверика в центре города, всюду теперь покрашенную блестящей чёрной краской, и с грустью подумал: «Куда всё это исчезает? И – зачем? Все эти наши лучшие дни, наши годы, наши светлые отношения? Наше прошлое? Вот уже и третье тысячелетье на дворе… Двадцать первый век… Век-могильщик для большинства из нас… А иные, уже навсегда теперь, как, например, моя милая тёща – Мария Ивановна, остались в прошлом, двадцатом, родном для них веке…»

И с ещё большей грустью глядя на облетевшие, печальные, будто какие-то насупленные, деревья, поблескивающие от недавнего холодного дождя тёмными влажными стволами и ветвями, я одновременно с белым облачком пара выдохнул неизвестно к кому обращённый, вопрос:

– А что, если наши лучшие годы и дни уже миновали?..

Может быть, они остались там, в небольшом, уютном, как удобная тёплая рукавичка, городке на берегу Байкала? В том доме, с окном «кабинета» на втором этаже, смотрящем на такие близкие – рукой подать – отроги Хамар-Дабана. То белые, с зелёными островками сосен и елей, по склонам – зимой; то изумрудно-зелёные, от первой сочной листвы, но с искрящимися шапками снега на вершинах – в начале лета; то ярко разноцветные – срединной осенью; и прозрачно голубые – в близком предзимье. Глядя на которые я медленно писал свои рассказы, мечтая об известности и славе… И всё же главное, наверное, заключалось в том тихом счастии, когда почти все твои самые близкие люди рядом с тобой, в просторном, уютном доме…

Это было наше первое, собственное жилище, поскольку до того приходилось снимать углы в разных концах Иркутска, в основном, по его окраинам – там дешевле. Или жить в квартире с моими родителями, в соседнем городе, откуда Наталье надо было добираться до университета, в котором она тогда работала, часа полтора, и она поэтому страдала от постоянного недосыпа, засыпая в электричке сразу же, как только садилась на лавку. Если, конечно, имелись свободные места… Жить в квартире тёщи в Иркутске – тоже трёхкомнатной, как и у моих родителей, было тоже невмоготу, потому что кроме неё там обитала ещё и семья её сына, и самой Марии Ивановне приходилось ютиться в проходной комнате… Мы и в Байкальск-то переехали только потому, что нам пообещали квартиру…