Александр Снегирев - Призрачная дорога

– Не переживай, – успокоил я дочь. – Это не будет считаться перемешиванием раздельного мусора. Это просто дренаж.

Мы принялись кидать бутылки на дно ямы.

Дочь смотрит с болью и ужасом.

Цыпочка затаила дыхание от восторга.

– Железки очень пригодятся, они будут выделять полезные для дерева вещества, – сказала Кисонька.

– Надо его крепко закрепить, чтоб не спёрли, – сказал я про деревце.

– Кому оно нужно?

– Утром две дачницы выкапывали у нас возле ворот анютины глазки.

– Мои анютины глазки?! – ахнула Кисонька.

– Твои. Не хотел об этом сообщать, чтобы тебя не расстраивать, – ответил я.

– Что, прямо выкопали и украли?

– Именно так. Совершили настоящий набег, вооружившись совочком и пакетиком. А когда меня увидели, смылись, весьма резво, несмотря на свои объёмы.

– Хорошо. То есть плохо. Но анютины глазки по ту сторону забора, вдоль улицы, а дерево по эту сторону забора, – нашлась Кисонька.

– Забор у нас теперь такой, – сказал я, намекая на её вмешательство в наше благополучие, – что любой пролезет.

– И что ты предлагаешь?

– Сейчас покажу.

Мы с плотником вытащили из багажника батарею.

Мои худшие ожидания оправдались, я сдал. Заныла спина. Вот она, цена отказа от собственных решений. Теперь будет только хуже: сначала спина, потом ноги, а потом перестану узнавать близких.

Мы пропустили между рёбрами батареи колодезную цепь и бросили её на усыпанное бутылками дно ямы. Раздался хруст. Концы цепи мы держим в руках.

Дочь отвернулась, она не может вынести зрелища варварского перемешивания мусора.

– Хозяин, отдай лучше нам батарею, – попросили работяги. – Мы её в металлолом сдадим.

– Я вам плиту отдам, – я указал на старую газовую плиту.

Работяги повеселели.

Все, кроме молодого. Тащить ему.

Я дёрнул конец цепи, оставшийся у меня в руках. Крепко.

Сверху набросали земли, гнилых овощей, протухшего пюре, золы из камина и прочей дряни, которую так любит флора.

– Где тот голубиный помёт? – спросила Кисонька.

Ну конечно, голубиный помёт!

В сарае хранится мешочек голубиного помёта, припасённый для особого случая. Незаменимое натуральное удобрение.

Дверь в сарай снова не захлопнута.

Я прошёл в угол, где сложены удобрения.

За спиной раздалось знакомое трепыхание.

На этот раз зрелище куда более жалкое – птица свалилась между листами фанеры, прислонёнными к стенке.

Я снова принялся освобождать бедолагу.

Чтобы отодвинуть фанеру, пришлось сначала отодвинуть спинку детской кроватки.

Потом давно пустующую клетку для попугайчика.

Потом нужные в хозяйстве деревяшки, затем какую-то херню.

Понадобились немалые усилия, чтобы сдвинуть фанеру. Вместо того чтобы взлететь ввысь, птица свалилась вниз.

Проклиная своё сочувствие никчемной пташке, которых вон полный лес, я начал с новым усердием разгребать завалы.

Путь для полёта расчищен.

Несчастная вспорхнула и уцепилась за балку. Тельце пульсирует, клюв разинут.

К счастью, шмакодявка не стала метаться по сараю, а сразу спланировала в открытую дверь и устроилась на ближайшей ветке.

Пролетая надо мной, она сбросила белую кляксу.

– На тебя опять птица накакала, – сказала Кисонька.

– Знаю, – буркнул я и почему-то обиделся.

Я ссыпал мешочек в яму.

Поверх мы воткнули деревце. Обмотали ствол цепью возле самого корня, а конец цепи зарыли поглубже.

Сверху хорошенько полили водой и утоптали, как будто всё так и было.

– Почему ты пишешь о вещах больше, чем о людях?

– Это детская психологическая травма: когда я был маленьким, у меня было очень мало вещей.

– Разве можно писать про какой-то сарай, набитый хламом, про мусор, когда твоя дочь рассталась с парнем? Разве можно такое делать в середине книги?

– Я пишу не только про мусор, я про дерево написал.

– Дерево – не человек. Ты избегаешь и боишься людей. У дочери семья распалась, а ты про мусор, про голубиный помёт. Кому всё это интересно? Людям интересны люди, отношения. Про сиротку интересно, а ты, как ненормальный, в мусоре роешься.

– Мне ужасно жаль, что они расстались. Честно. Я пишу про мусор, потому что не знаю, как быть. Я бессилен. Я перебираю барахло, чтобы успокоиться.

– Пока они были вместе, ты над ним подтрунивал, над его домовитостью, над его увлечением политикой, а он хороший парень, заботился о ней.