Александр Снегирев - Призрачная дорога

– Значит, надо ответить. То есть перезвонить.

– Я не хочу перезванивать.

– Я тоже не хочу.

– Нельзя так просто взять и не ответить.

Раздался новый звонок от того же абонента.

Мы обменялись взглядами, будто собирались вырвать чеку из гранаты, героически покончив с собой ради общего блага. Кисонька собралась с духом и ответила:

– Здравствуйте.

До меня доносились обрывки фраз из трубки.

Скоро я начал гримасничать и жестикулировать, подавая Кисоньке знаки, как следует вести беседу.

Кисонька от меня отмахнулась и отошла в сторону.

Я тоже ушёл подальше, чтобы не слышать диалога, приносящего столько волнений.

Я подошёл к плотнику.

Железной кочергой он помешивал масло по краям чана, большую часть которого занимал пень.

– Вот и мы наматываемся поколение за поколением на земной шар, как годовые кольца. Ложимся культурными слоями. Если кто-нибудь однажды решит сделать из земного шара стол, то распилит пополам и все эти кольца обнаружит.

Я принялся мыть грязную посуду.

В моём мире была посудомойка, а здесь…

Чем меня не устраивает этот мир? Чем не нравится правда Кисоньки?

Как будто в посудомойке и люстре всё счастье сосредоточено.

Я недоволен собой. Вижу свои фотографии и печалюсь.

Я хочу быть другим. Каким-то не таким, каким-то… не знаю каким.

Благополучным, стрессоустойчивым, обеспеченным.

Чтобы на всё хватало, чтобы ни в чём не нуждаться, чтобы сиротка не могла сказать, что у того, другого, дом больше и красивее, что он её на блестящей машине катает и подарками заваливает, а я всего этого себе позволить не могу.

Труднее всего свыкнуться с самим собой.

Я подёргал кухонные ящики и за одним из них обнаружил посудомоечную машину.

Вот так сюрприз! Оказывается, её Кисонька не тронула.

А мне и не надо. Не нужны мне эти подачки судьбы. Просто это – обязательный атрибут сытой жизни, а сам я вообще-то люблю мыть посуду руками – лучший способ успокоить нервы.

Я принялся мылить тарелки и ставить их в стопку, стараясь получить от процесса максимальную психологическую отдачу.

Не прошло и пары минут, как набежали остальные и принялись совать мне под руки кто чашку, кто ложку, кто пепельницу.

Вот сволочи. У меня тут такая гармония была, а эти всё порушили.

Пришла Кисонька:

– Они сегодня приедут.

На лице моём выразился вздох. Хоть я и не вздыхал.

– Им нужна наша помощь.

Я опять как бы вздохнул. В моём представлении так вздыхают супергерои в отставке, когда их зовут в очередной раз спасать мир.

– Нам нечем их угостить, – сказала Кисонька.

– Я съезжу, – сказал я голосом капризули, обречённой на подвиг.

Миновав вонючие груды асфальтовой крошки, которые обкусывал настырный экскаватор, я вышел к остановке.

На остановке было накурено. С тех пор, как запретили курить внутри, снаружи всегда накурено.

У меня нет своей машины. Та, что стоит перед домом, не моя, а плотника. Он бы мог меня подбросить, но дорога завалена.

Потоптавшись, я справился в специальном приложении о времени прибытия автобуса.

Приложение сообщило: через семь минут.

Я стою на прокуренной остановке в полном одиночестве и думаю о гостях.

Думаю, что для них купить. Кисонька, разумеется, снабдила меня списком, но у меня своя голова на плечах.

Своя голова ничего к списку прибавить не может.

Мимо проезжают различные автомобили российской, японской и европейской сборки.

Непостижимо, но прямо тут, перед этой остановкой, между нашей деревней и дачами Большого Театра, когда-то шла Великая Армия.

Одно название – Великая, а на деле длинная колонна мужчин, нагруженных оружием и предметами быта.

Говорят, у нас тут дорог нет, а по-моему, не страна, а одна тотальная дорога.

И все по ней бродят туда-сюда.

Большая дорога, на которой всегда есть чем поживиться.

Поживиться есть чем, но раздолбано всё ужасно.

Да и дороги как таковой всё-таки нет.

Ни разметки, ни знаков, ни покрытия.

Повсюду топь и перекати-поле.

Но всё равно по этой топи постоянно кто-то хлюпает.

Иногда в одиночку, иногда толпами.

Западные соседи время от времени хотят всё это если не наладить, то хотя бы как-то отформатировать, снаряжают Великую Армию, но дело всегда заканчивается одинаково – гости не встречают здесь ничего, кроме самих себя.