Кристоф Хайн - Смерть Хорна. Аккомпаниатор

— Да, — сознался Даллов. — Такого я не ожидал. Значит, собираешься защищаться? А я ведь за уши тебя тащил все эти годы. Кто же мой счастливый восприемник? Неужто Рёсслер? Наш примерный отец семейства? Это же не твой стиль, Сильвия!

Приветливости на ее лице заметно поубавилось. Даллов же продолжал улыбаться во весь рот, силясь скрыть разочарование. Жизнь без тебя не стояла на месте, внушал он себе, с этим придется смириться. Никто тебя здесь не ждал, и нельзя начать с той же черты, на которой все оборвалось два года назад.

— Впрочем, почему бы и нет, — сказал он. — Ведь ты была самой красивой студенткой всех курсов. Как же тебе не стать ассистенткой? Никогда не думал об этом, а все так просто.

Она слегка скривила губы.

— Ты всегда был слишком заносчив, — сказала она сухо, — поэтому не замечал, что у меня есть и другие способности.

— Но, Сильвия… — протянул Даллов. Он сказал это с предельным дружелюбием и одновременно с предельной язвительностью. Его отвергли, поэтому он был обижен и сам захотел ее обидеть.

— Мне пора, — проговорила она и повернулась к лестнице.

Он поспешил сказать, что ему предстоит встреча с Рёсслером, и пошел рядом.

— Хочешь сюда вернуться? — спросила она.

— Еще не знаю, — ответил Даллов. — Как-то не размышлял над этим. Послушаю, что скажет Рёсслер. В конце концов, я проработал в институте не год и не два.

— Может, замолвить за тебя словечко?

Даллов усмехнулся.

— Вот уже до чего у вас дошло? Теперь ты можешь замолвить за меня словечко. Какая-то сумасшедшая жизнь, а, Сильвия?

— Все зависит от точки зрения, — сдержанно ответила она.

— Так сказать, от идейной позиции. Как же, помню.

Он проводил Сильвию до аудитории. Несколько студентов стояли в коридоре перед открытой дверью и курили. Увидев Сильвию и Даллова, они затушили сигареты и быстро вошли в аудиторию. Сильвия попрощалась с Далловом и пожелала ему, чтобы разговор с Рёсслером закончился благополучно.

Даллов улыбнулся и сказал:

— Знаешь, последние двадцать один месяц я все время думал о тебе. Ты мне снилась, Сильвия, все двадцать один месяц. — Она промолчала, и он добавил: — А как ты думаешь, почему?

— Догадываюсь, — протянула она с иронией. — Я слышала, что снится мужчинам в тюрьме. Только не знаю, лестно ли это для меня.

Даллов взял ее за руку.

— В тот день, когда меня арестовали, у нас было назначено свидание. Я собирался прийти к тебе домой. Разве ты забыла? Может, тебе не хватало меня в тот вечер?

Он заметил на ее лице неуверенность, она пыталась что-то припомнить и не могла.

— Ты меня пригласила на вечеринку, — продолжал он. — А еще ты позвала троих подруг и каких-то мужчин. Забавы ради девушки обещали быть в неглиже. Жаль, я не смог прийти. Ужасно жаль. Я часто думал об этой вечеринке. Все старался представить ее себе. Наверно, вам было очень весело.

— Боюсь, ты что-то путаешь, дорогой, — сказала Сильвия и высвободила руку. Она собралась уйти, но он загородил собою дверь.

— Нет, Сильвия, я не мог ничего перепутать. За последние два года меня, видишь ли, редко приглашали на вечеринки. А ты их еще устраиваешь? Я бы с удовольствием посмотрел на девушек в неглиже. Когда столько думаешь об этом, сколько думал я, то хочется сравнить собственные представления с реальностью. Тут во мне говорит ученый, Сильвия.

— Очень жаль, Петер. Но я действительно не знаю, о чем речь. Тебе стоит обратиться к студенточкам. Может, они устроят ради тебя что-нибудь в этом роде. А теперь извини, семинар уже начался.

Она отодвинула его в сторону, вошла в аудиторию и решительно затворила за собою дверь. Даллов остался перед закрытой дверью. Ему было слышно, как она, пожалуй, чересчур громким голосом выкликает фамилии и задает вопросы. Этот громкий и самоуверенный голос был ему неприятен. А назидательная интонация Сильвии напомнила ему себя самого на собственных семинарах. И эдакая усталая снисходительность, с которой он выслушивал студентов, то одобрительно кивая, то закатывая глаза, чтобы всем было видно, как он страдает от того, что вынужден терпеть подобный бред. А вопросы студентов, повторяющиеся из года в год, вечно одни и те же, наивные, забавные вопросы о мировых проблемах; что ни фраза — целое мировоззрение, истовая вера, проявление еще не поруганных надежд, которые ждет убийственное, всеразрушительное осквернение. Ответы же, чтобы они возымели действие, обязательно должны быть исполнены блеска. Опираться в них на личный опыт бессмысленно, тогда они приводят в замешательство, кажутся пессимистичными, циничными. Поэтому он не давал волю сарказму, вместо этого согласно кивал, а порою глаза у него сияли, как у студентов. Уголки рта начинали даже болеть от неизменной улыбки. Сколько самодисциплины, сколько снисходительности требовалось из года в год перед лицом подобной глупости. И сколько высокомерия. Даллов оцепенело прислушивался у двери. Потом он пошел к Рёсслеру.