Питер Уэйр - Безумие Дэниела ОХолигена

— Эй! — закричал Дэниел, немедленно оставив свои раздумья.

Старик повернул к Дэниелу лицо умирающего Лира и опустил свою ношу.

— Хочешь рыбы? — раздался его сварливый голос. Свирепый темперамент Креспена де Фюри был налицо, и хотя он освободился от тяжести, его сутулая осанка ничуть не изменилась. По причине своей согбенной спины старик мог взирать на мир выше своих голеней, только выворачивая голову вверх и назад между лопаток. Его шея, удлиненная десятилетиями подобных упражнений, выглядывала из короткого темного остова совсем неподалеку от того места, где болтались две чахлых ноги. Казалось невероятным, что такие болезненно тонкие конечности могут каким-то образом поддерживать тело. Утомленный, как сейчас, Креспен покачивался и подергивался, словно марионетка в руках ученика-кукловода.

— Фортуна, как обычно, содействовала твоим трудам, — приободрил его Дэниел.

— Проклятый сом. Несъедобен, — Креспен отфыркнул попавшую в уголок рта волосинку.

— Причина твоего щедрого предложения, — заметил Дэниел, но Креспен де Фюри пропустил его сарказм мимо ушей.

— Подлые крестьяне с озера загрязняют воду. Сом только и живет что в мутной воде.

Креспен всегда был такой после отпуска. Его отдаление от Великого Труда вызывало стресс куда быстрее, чем его могли растворить любые каникулы. На горизонте замаячил бедолага Туд Кнутсен с грубыми самодельными санями за спиной, с которых каждая кочка стряхивала лагерное оборудование, ящики с провизией, инструменты, рыбные снасти, пишущие и измерительные приборы.

— Аккуратнее! — закричал Креспен. — Святые мощи! В любой дыре меня преследуют обалдуи. — Невзирая на свое образование, Кнутсен порой бывал еще глупее, чем Берсилак.

Огромный терпеливый швед обиженно остановился, раздувая щеки, словно Великий Старец Севера, [40] Кельтское божество, повелитель холода и пурги. и смахивая струящийся по обветренному лицу и длинной седой бороде пот.

— Добрый вечер, Дэниел.

— Рад тебя видеть, Туд.

— Я тоже. Ты, кажется, обуреваем радостью, друг мой. Академический год уже начался? — профессор Кнутсен не утратил былого интереса к университетской жизни и любил завязать с Дэниелом ученые диалоги о Средневековье.

Креспен не желал иметь с этим ничего общего.

— Где Берсилак? Эти снасти все руки мне оборвали.

— Берсилак точит Мортибус. Нам надо разобраться кое с кем из пятидесятников.

— Ни в коем разе! Я это запрещаю! Не желаю, чтобы вы проливали здесь кровь и превращали Священное озеро в хирургическое ведро, только бы удовлетворить твою реваншистскую блажь. Берсилак впадает в безумие, когда машет своим жутким топором. Тебе не следует его поощрять.

— Единственное его развлечение.

— Я запрещаю! Избыточное насилие, сопровождающее подвиги Зеленого Рыцаря, выбивает меня из колеи и тормозит мой Великий Труд.

Упоминание о Великом Труде Креспена, его чертежах и экспериментах прозвучало сигналом, колоколом к молитве, напомнившем Дэниелу о старухе и ее рассказе про жизнь Христа-подростка.

— Креспен, тебе известно, что Иисус Христос проводил оптические опыты?

Эффект, произведенный этими словами на Креспена де Фюри, был весьма драматичен. Креспен вдохнул воздух с такой силой, что вполне мог повредить легкие, глаза его выпучились, а лицо побагровело. Это ужасное положение длилось так долго, что Дэниел подумал, не хватил ли старика удар и не удерживается ли он в стоячем положении исключительно силами rigor mortis [41] Положение тела, сохраняющееся после наступления смерти (лат.). Туд Кнутсен бросился старику на помощь, обхватив огромной рукой его тощие плечи, а другой поддерживая за талию.

Понемногу Креспен отошел, и выражение смятения на его лице сменилось сначала подозрительностью, а затем свирепостью. Он стряхнул с себя объятие профессора Кнутсена и повернулся к Дэниелу.

— Надеюсь, для твоего же блага, что только что произнесенные тобой слова связались вместе тем самым случайным манером, который нередко диктует твои мысли и артикуляцию. Расскажи о происхождении твоего лепета, только не ври и не путай.

— Скажи «пожалуйста».

Креспен был так взбешен, что у него застучали зубы.

— Проклятье! Пожалуйста!

— И дай разрешение, нет, лучше благословение на наказание пятидесятников.

— Проклятье! Ну хорошо же. Но после этого — все вычистить до блеска, закопать то, что больше пяди, и не сметь бросать потроха в Священное озеро.