Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Нормальный ты такой запас где-то надыбал, Фа.

– Сказки не рассказывай.

– Мужик. Мужик. Я прост надеюсь, что седня на телефоне Гвендин или Си, мужик. А не Бледный. Седня никакого бизнеса быть не должно, вряд.

– Сказки не рскзыай.

– По-любому, Факс.

– Сказки не рскзыай.

– Факс. Факстер. Граф Факсула.

– Не рскзыай.

Через какое-то время пребывания в растяжении это уже стало шуткой. Гейтли с трудом поднимал большую голову и утверждал о яйцеообразности земли, трехмерности явленного мира, черноте всех черных собак.

– Сказки не рскзыай.

Это смешило все сильнее. После каждого такого обмена репликами они хохотали и хохотали. Каждый взрыв смеха длился как будто несколько минут. Потолок и свет из окна отступали. Факельман обмочился; это было еще смешнее. Они следили, как лужа мочи расползается по паркету, меняет форму, отращивает изогнутые ложноножки, исследуя качественный дубовый пол. Подъемы, впадины и тонкие стыки. Наверное, стало поздно, потом снова наступило утро. Мириады маленьких огоньков с картриджа развлечения отражались в растекающейся луже, так что скоро Гейтли мог их смотреть, не отрывая подбородка от груди.

Когда зазвонил телефон, это был просто факт. Звонок был как бы частью обстановки, а не сигналом. Сам факт звонка казался все более и более абстрактным. Что бы ни означал звонящий телефон, его значение заглушал сам оглушающий факт звонка. Гейтли обратил на это внимание Факельмана. Факельман категорически возражал.

В какой-то момент Гейтли попытался встать и на него грубо набросился пол, и еще он обмочился.

А телефон все звонил.

В другой момент они увлеклись тем, что закатывали разноцветные арахисовые M&M's в лужицы мочи и смотрели, как цветной краситель разъедает и в нимбе яркой краски остается вампирски-белый мячик эмэндэмсины.

Зажужжал домофон люксовых апартаментов от стеклянных дверей комплекса внизу, оглушив их обоих фактом своего звука. Он жужжал и жужжал. Они обсуждали, когда же он прекратится, как люди обычно обсуждают, когда прекратится дождь.

Это был МБР среди отрывов. Запас Вещества казался неисчерпаемым; г. Дилаудид меняла форму, но, насколько они видели, даже не думала уменьшаться. Это был первый и единственный раз, когда Гейтли ширялся так часто, что на руке кончились вены и пришлось переключиться на вторую. Факельман был больше не в состоянии помогать ему затягивать ремень. Факельман пускал нитку шоколадной слюны, чтобы она растягивалась почти до самого пола. Кислотность их мочи заметно разъедала лак паркета в апартаментах. Лужа отрастила множество рук, как индуистский бог. Гейтли не понимал, это моча подобралась к их ногам или они уже сидели в ней. Факельман экспериментировал, как близко у него получится опустить кончик нитки слюны к поверхности пруда из их смешавшейся мочи, прежде чем втянуть ее назад. В его игре чувствовалась пьянящая аура опасности. На Гейтли вдруг прозрением снизошла мысль, что большинство тех, кто любит игрушечную опасность, не любит опасность реальную. У Гейтли ушли галлоны вязкого времени на то, чтобы сформулировать прозрение Факельману и Факельман мог выдать ему имприматур отрицания.

В конце концов домофон замолчал.

Еще в голове Гейтли продолжала крутиться фраза «больше татух, чем зубов», пока она (голова) клевала носом, хотя он понятия не имел, откуда эта фраза взялась и к кому относится. Тогда он еще не побывал в Биллерике обычного режима; вышел под залог, который внес Бледный Соркин.

M & M's не могли отбить странный сладковатый медицинский привкус гидроморфона во рту Гейтли. В блеске мочи он наблюдал за переливающимся венчиком синего пламени на конфорке плитки.

Когда свет заката окрасился в охряный, у Факельмана случились судорога и дефекация, а Гейтли был не в состоянии подойти к Факельману во время судороги, чтобы помочь и просто побыть рядом. Его преследовало кошмароподобное ощущение, что он должен был сделать что-то важное, но забыл, что. 10-мг уколы Синего тумана притупляли ощущение все хуже и хуже. Он никогда не слышал, чтобы у кого-нибудь были судороги от передоза, и Факельману, разумеется, было что сказать в опровержение.

Солнце за большими окнами как будто взлетало и падало, как йо-йо.

В миске Факельмана кончилась дистиллированная вода, и Факельман взял ватку, промочил в раскрашенной конфетами моче на полу и сварил с мочой. Гейтли показалось, что ему это отвратительно. Но о том, чтобы дойти за бутылкой дистиллированной воды в обобранной кухне, не могло быть и речи. Гейтли уже затягивал ремень на правой руке зубами, такой бесполезной стала левая.