Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Тогда, понятно, Факельман звонит Биллу-Восьмидесятнику и назначает встречу, чтобы забрать замазку, которая вместе с отъемом составляет 137,500 долларов, которые Б.-В. отдает доонанскими зелеными купюрами крупного номинала в спортивной сумке с надписью «Вперед «Медведи» «Брауна», которую принес на игру, где сидел рядом с медведоголовым гендиром, и которая теперь-то ему зачем, но, в общем, Факельман забирает замазку в центре и мчит по злачному шоссе 1 в Согас, чтобы доставить замазку и на месте получить свой отъем от его отъема (625 долларов США), поскольку к этому моменту Синеву ему нужно надыбать уже кровь из носу, и т. д. Плюс Факельман надеется на, может, небольшую премию или хотя бы эмоциональное одобрение от Соркина за то, что привез такой монструозный и оперативно стребованный куш. Но когда он добирается до стриптиз-клуба на шоссе 1, в задних помещениях которого за неприметной дверью пожарного выхода располагается канцелярия Соркина с обклеенными чем-то вроде панелей из деревозаменителя стенами, Гвендин О'Шей молча указывает за спину на дверь личного кабинета Соркина выразительным жестом, который вовсе не кажется Факельману соответствующим позитивности случая. На двери большой постер с Рашем Лимбо, со времен до убийства. Соркин у себя, работает с бухгалтерскими таблицами в специальных очках, фильтрующих излучение монитора. Линзы на длинных торчащих цилиндрах похожи на глаза лобстера на стебельках. Гейтли, Факельман и Бобби Си никогда не обращались к Соркину первыми, не из-за шестерочного подхалимажа, а потому, что никогда не знали, в каком Соркин черепно-лицевом сосудистом состоянии и может ли вообще вытерпеть звук их голоса, пока наверняка не услышат, что он терпит свой. (Голос).

И вот Дж. Факельман безмолвно ждет, чтобы передать замазку БиллаВосьмидесятника, высокий, дряблый и бледно потный, формой и цветом напоминает очищенное вареное яйцо. Когда Соркин поднимает бровь, бросив взгляд на «Вперед «Медведи» на сумке, и говорит, что от него ускользает, несомненно, смешной до слез юмор шутки, усы Факельмана устраивают под носом настоящую панику, и он уже готовится сказать то, что всегда говорит в замешательстве: что что бы о нем ни рассказывали, при всем уважении, – это сказки. Соркин сохраняет файл и отъезжает на кресле от стола, чтоб дотянуться до нижнего огнеупорного ящика. Такие очки часто применяются на потогонках по обработке данных и расчетов барышей. Соркин, крякнув, достает большую старую коробку для карточек Массачусетской лотереи и водружает на стол, где она неприлично пучится, забитая 112.5 штук долларов США – там 125 гребаных штук, по баксу, 125 минус отъем, которые, по расчетам Соркина из-за ошибки О'Шей, выиграл Билл-Восьмидесятник, в мелких купюрах, потому что Соркин в ярости и не смог отказать себе в таком как бы жесте напоследок. Факельман молчит. Его усы обвисают, зато разгоняются мыслительные процессы. Соркин, массируя виски и глядя на Факельмана в своих очках, как краб из аквариума, говорит, что, наверно, не вправе винить Факса или О'Шей, что он сам бы одобрил ставку, с такой-то неврологической наводкой о йельском форварде. Кто мог предположить, что эти отмороженные феминаци испоганят бочку меда. Он бормочет что-то на гэльском, которого Факельман не знает, но предполагает, что это что-то фаталистское. Отсчитывает от свернутой пачки размером с артиллерийский снаряд шесть сотенных и онанскую 25-долларовую и толкает через стол к Факельману – его отъем от отъема. Он (Соркин) говорит: «хер с ним», рано или поздно иррациональная сентиментальность малыша Билла-Восьмидесятника к Йелю ему еще аукнется. Букмекеры со стажем, как правило, статистически философские и терпеливые. Факельман даже не думает спрашивать, почему Соркин называет Билла-Восьмидесятника «малышом», если они ровесники. Но над мокрой головой Факельмана постепенно начинает накаляться высоковольтная лампочка. То бишь Факстер начинает концептуализировать как бы общий концепт того, что, походу, имело место быть. По-прежнему молчит, подчеркивает Памела Хоффман-Джип. Соркин смеряет Факельмана взглядом и спрашивает, он что, набрал какой-то ассиметричный вес, что ли. Левая грудь Факельмана действительно заметно больше правой, под пиджаком, по причине правильного конверта со 137-ю 1000-ми и одной 500-й – замазка Билла-Восьмидесятника, который думал, что проиграл. Прямо как Соркин думал, что Б.-В. выиграл. Тихое тонкое жужжание в комнате, который Соркин принимает за дисковод своего «Инфернатрона», на самом деле жужжание мышления Факельмана на максимальных оборотах. Его усы скручиваются, как кнут после удара, пока он пробегает по собственной мысленной внутренней бухгалтерской таблице. 250 штук в одной кругленькой сумме представляли типа 375 небесно-синих грамм гидрохлорида гидроморфона 376или где-то 37 500 10-мг растворимых таблеток этого дерьма, в продаже у некоего жадного, но надежного дилера в Чайнатауне, торгующего исключительно синтетической наркотой по 100 граммов, которые можно превратить – если предположить, что Кайт согласится упаковать свой DEC 2100 и уехать далеко-далеко вместе с Факельманом, чтобы помочь организовать матрицу уличного распространения на каком-нибудь городском рынке далеко-далеко, – во что-то где-то – так, сейчас, один в уме – где-то 1,9 миллиона в уличной валюте, а эта сумма означала, что Факельман и – в меньшей степени – младший партнер Кайт смогут всю оставшуюся жизнь лежать с подбородками на груди и им не придется больше обносить очередные апартаменты, подделывать очередной паспорт, ломать очередной палец. И все это – только если Факельман заткнет варежку о конфабуляции О'Шей Йель/ Браун // Браун/Йель, промямлит что-нибудь насчет внутривенной примеси, вызвавшей внезапный и временный гигантизм одной сиськи, и рванет отсюда прямо по шоссе 1 к этому некоему доктору Ву и партнерам, в универмаг холодного чая «Игрушки Хунга», Чайнатаун.