Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Адвокат был прав, говоря, что чудовище требует все больше и больше, а дает гораздо меньше, чем берет. Я пытался делиться своими мыслями с рабочими плантаций. Они отвечали: а если нас вышвырнут вон? Я говорил: единство… единство труда и пота… сила… об этом узнавали африканские хозяева плантаций. Меня увольняли, и я шел дальше… Работал где придется, шел фактически по стопам своего отца, пока не добрался до Западной Кении. Мне повезло. Я нашел работу на сахарном заводе. Я работал кладовщиком — нечто среднее между мальчиком на побегушках и приказчиком в лавке.

Работа была несложная: выдавать слесарям, токарям, сварщикам и механикам запасные части к сельскохозяйственным машинам. Насосы и моторы часто выходили из строя. Им постоянно требовался ремонт и уход. Склад снабжал также европейцев и африканское начальство всевозможными хозтоварами — туалетной бумагой, газовыми баллонами и т. д. Но бывало и так, что машины и механизмы долго не ломались. Тогда у меня появлялось время осмотреться, подумать. Этот сахарный завод принадлежал английской компании «Макмиллан», имеющей интересы в Южной Африке, Судане, Нигерии, Гайане. Сахарные плантации компании были насаждены вскоре после независимости — для развития района и поднятия жизненного уровня. Многих крестьян согнали с земли, чтобы компания могла расчистить место для будущего строительства. А тех крестьян, которых с земли не согнали, поощряли выращивать на своих участках сахарный тростник вместо хлеба. Компания стала сама назначать цену на тростник — какую ей вздумается. Крестьяне не сумели объединиться и договориться с компанией; жизнь их ужасна. Многие не могут даже посылать детей в школу…

В этой компании управляющий — африканец; кое-кто из местных владеет акциями. Транспортировка продукции, к примеру, в руках очень важного лица, облеченного властью, по-моему, он наполовину масаи, наполовину календжин. У него такое длинное имя… мистер Инносент Ленгошоке Оле Лоонгамулак… так что видите, в фирме не обошлось без африканцев. Управляющие на среднем уровне — чуть ли не все африканцы. А высшие посты и все инженеры — приезжие европейцы — совсем мальчишки командуют африканскими стажерами, овладевающими специальностью технолога сахарного производства.

Рабочие делятся на две категории. Одни работают внутри фабричного здания. Другие — на плантациях. Среди них были и сезонные рабочие из Уганды. Платят им мизерное жалованье. А работа у них очень тяжелая.

Хуже всех приходится тем, кто работает в поле. Нередко их бьют европейские и африканские надсмотрщики. Объединиться, сплотиться эти рабочие не могут, потому что управляющие сумели их разделить по племенному и религиозному признаку и даже по месту работы. Те, кто работают на фабрике, — в более привилегированном положении, чем полевые рабочие, и тем не менее они лучше организованы. Им нет дела, кто ими управляет — африканец или европеец, из своего племени или из чужого, их веры или иноверец, — они протестуют и отстаивают свои права.

Я ко всему присматривался — в том числе и к поведению европейских специалистов. Я сказал себе: ни один европеец, ни один босс не посмеет меня оскорбить, я не смолчу. И вот приходит европейский технический специалист, а я обслуживаю африканского стажера. Требует, чтобы я обслужил его немедленно. Ему нужен рулон туалетной бумаги. Я сказал, что ему придется подождать. Он сказал: «Шэнзи» [34] Дурак (суахили). . Я схватил подшипник и швырнул ему в рожу. Меня вызвали к африканцу-управляющему, у которого в кабинете сидели еще несколько белых боссов. Африканский стажер рассказал все точно, как было. Но вместо того, чтобы сделать замечание белому, уволили меня… без права обжалования. Тогда я сказал себе: поеду обратно в Илморог, посмотрю, что делается там.

— Да, постранствовал ты, ничего не скажешь…

Разговор получался какой-то натянутый, они обходили настоящее и общее прошлое, старались не задавать друг другу неудобных вопросов. Мунира и Ванджа понимали, что Карега сильно изменился, но трудно было сказать — в какую сторону. Ясно одно: у него теперь мало общего с ними. Люси вкатила столик с жареным мясом, они принялись молча есть.

— Что ты думаешь делать в Илмороге? Или ты здесь проездом? Отправишься дальше странствовать? — спросила Ванджа.

Рассказ Кареги о сахарном заводе был очень похож на то, что происходило и здесь.

— У рабочего не может быть постоянного дома. Я живу всюду и нигде. Нахожу работу — работаю… Все мое имущество при мне — мой труд, мои руки, — где бы я ни был.