Ван Мэн - Современная китайская проза

— У вещей будто ноги повырастали! Когда нужно — как назло нигде ничего не найдешь! — ворчала тетушка Пань, все больше выходя из себя.

— А что ты ищешь? — спросил старик.

— Да армейские ботинки Сяо Гэня! Вроде сегодня их примеряла, и, надо же, как сквозь землю провалились!

— Так они же тебе не впору! Как натянешь — сразу лопнут…

Не дав мужу договорить до конца, тетушка Пань метнулась к нему стрелой и едва не зажала ему руками рот. Кивнув на стоящую за воротами Ма Фэнсянь, она постучала ему по лбу пальцем, словно говоря: «Да знаешь, что будет, если тебя услышит кто вроде матушки Ма!»

Тут только Пань Чаоэнь разглядел густо напудренное лицо жены и намалеванные на ее щеках румянами большие круги — ни дать ни взять крышки от банок. От возбуждения она вспотела, и краска с бровей ручьями текла по ее лицу.

— К чему все это! — с отвращением воскликнул старик. Он направился в заднюю комнату, вынес оттуда пару армейских ботинок и положил перед женой — Сяо Гэнь еще вчера вымыл их и поставил за окно сушиться.

Выйдя за ворота, Пань Чаоэнь услышал, как кто-то окликнул его тоненьким голоском:

— Мастер Пань!

Он оглянулся: это была Чжунсю — жена «каппутиста», директора завода У. Робея, она протянула ему сумку.

— Мастер Пань, ведь вы все идете на демонстрацию. Мой-то небось не вернется к обеду. Не сочти за труд, передай ему пару пампушек!

Пань Чаоэнь согласно кивнул.

— Только ты их вытащи из сумки — сумку брать не положено, — сказал он. И тут же заметил: матушка Ма Фэнсянь, известная своей бдительностью по отношению к классовому врагу, глаз не спускает с Чжунсю.

Не обращая на нее внимания, Пань взял у Чжунсю пампушки и собрался идти, но тут из дома вышла его благоверная.

— Ой, не могу! — засмеялась Ма Фэнсянь. — Ну и вырядилась же ты, бабушка Сяо Гэня, — ни дать ни взять старая модница!

— Так ведь манго идем встречать, его же сам председатель Мао… — начала было тетушка Пань. Но тут Ма Фэнсянь стала подавать ей знаки, гримасничая и кивая в сторону Чжунсю. И тетушка Пань сразу закрыла рот, тоже скорчив гримасу: мол, все ясно без слов.

Пань торопливо зашагал на завод, успев еще кое-что услышать из их разговора.

— …во всяком случае, нужно повышать бдительность. Классовым врагам не видать манго как своих ушей. Они, само собой, замышляют диверсии!

— Сестрица Ма, я никогда не видела манго. Какое оно из себя? — допытывалась тетушка Пань.

— Говорят, очень вкусное — слаще всех фруктов! Да разве стали бы наши зарубежные друзья преподносить его в дар, не будь оно таким сладким!..

Подходя к заводским воротам, Пань увидел, что все уже в сборе и в руке у каждого бумажный флажок. Первым делом он забежал в малую столовую — передать пампушки директору У. Еще на пороге он услыхал, как Сунь, начальник охраны, наставляет «вредные элементы и прочую нечисть».

Этот Сунь только-только выбился в кадровые работники и потому исполнял свои обязанности с особым рвением.

— Эй вы, такие-разэтакие!.. А ну, встать всем мордами к стенке! — скомандовал он «черной банде». — Сказано вам: революционные массы вышли сегодня на улицу по важному делу. И чтобы мне никакой тут брехни, никаких безобразий!..

Здесь-то в столовую и вошел Пань Чаоэнь.

— Начальник отдела, — обратился он к Суню. — Тут старине У из дому пампушки прислали…

— Клади сюда! — буркнул Сунь и проворчал еще что-то, чего старый Пань не расслышал.

Раздался треск хлопушек, встречающие манго выстроились в колонны у заводских ворот. Пань Чаоэнь хотел было протиснуться в строй, но его окликнул один из предводителей цзаофаней.

— Флажок, флажок возьми! — закричал он, указывая на цветочную клумбу, рядом с которой лежали флажки.

Пань опрометью бросился туда, схватил бумажный флажок и встал в строй.

На улицах гремели гонги и барабаны, дружно трещали хлопушки, колонны встречающих манго одна за другой выплескивались из улиц и переулков и непрерывным потоком устремлялись к вокзалу. Примерно на расстоянии одного ли от железнодорожной станции движение колонн застопорилось, привокзальная площадь превратилась в море из десятков тысяч притиснутых одна к другой голов, в лес вздымающихся знамен и флагов.

Глядя на колонны рабочих, учащихся и кадровых работников, Пань вместе с радостным возбуждением испытывал и некоторую растерянность. К чувству восторга примешивалась грусть. Он подумал: «И почему это манго ценится так дорого — будто оно не на дереве выросло и созрело? Или, может, с неба упало?..» Мысль о небесах заставила старого Паня вспомнить про Пекин. «Да, так и есть! Ведь манго-то прислали из Пекина!» — подумалось ему… И он вспомнил старый рассказ своего отца: в каком-то давнем году народ собрался встретить Сына Неба, императора, который, как известно, отбыл из Пекина в поездку по стране. Всюду расставили курильницы с благовонными свечами, столы с дарами и яствами. Три дня и три ночи простоял народ на коленях, выстроившись по обочинам дороги. И лишь потом только стало известно, что государь, сопровождая вдовствующую императрицу, совершил прогулку в Лунмэнь, а оттуда проследовал прямо в Сиань, минуя дорогу, вдоль которой тысячи простолюдинов напрасно ждали его, захлебываясь от слез и рыданий. Сколько тогда пришлось елозить на брюхе, бить земные поклоны, даже кровь проливать, обращаясь с мольбами к губернатору, окружному начальнику да к доброй полусотне чиновников рангом пониже, пока наконец монарх и вдовствующая императрица не соизволили милостиво разрешить одному из евнухов проехаться по этой дороге с желтым императорским одеянием, которое несли на бамбуковой палке. Так его величество проявил «безграничную монаршью милость» к простому люду. Рассказывали, будто повсюду, где проносили желтый наряд государя, простолюдины, обливаясь горючими слезами, истошно вопили: «Десять тысяч лет!» А одного пастуха из деревни — тот не склонился в поклоне и украдкой взглянул на желтое одеяние — стражник огрел палкой, да так, что пробил ему голову…