Ван Мэн - Современная китайская проза

— Откуда же ты?.. — Циньцинь удивилась, как это Суна так подробно все разузнала про Цзэн Чу.

— Откуда я знаю? — живо откликнулась словоохотливая Суна. — Мой сосед, паренек, тоже сидел за пустяк: барашка увел. Цзэн Чу раньше выпустили, он приходил к его матери, бедная прикована к постели, не встает, так он ей, чужой женщине, деньги давал, она его до сих пор вспоминает. А паренек вышел из заключения и исправился. Ой, уже двенадцать, я побежала!

— Погоди, — остановила ее Циньцинь.

— Чего? Говори!

— Почему у него нет никого из близких?

— Близких? — вытаращила глаза Суна и засмеялась. — Как нету? Человеку уже тридцать! Матери нет, так подружка есть.

Циньцинь прикусила губу и внимательно разглядывала до блеска отполированные каменные ступени, даже не заметив, как соскользнула с плеча на пол ее черная сумочка.

— Дуреха ты, — хлопнула по плечу ее Суна. — Когда его посадили, девица его слиняла. Он на нее убухал зарплату за пять лет, все для дома купил, жениться собрался, бац — и сцапали! Увели в наручниках, а когда вышел — у нее уже ребенок от другого, и ничего она ему не вернула, вот какие бывают люди! Любит, не любит — я давно поняла, лови момент, при чем тут любовь? Муж — это муж, а любовник — любовник! Разница! Ну, ты меня извини, я побежала! Вот такая любовь!

Она тряхнула головой, как бы отгоняя все, что мешает жить, и звонко застучала высокими каблучками, сбегая с лестницы. Потом, словно о чем-то вспомнив, вернулась.

— Ай, — крикнула она, — ты что, влюбилась?

У Циньцинь на глаза навернулись слезы, и она, утирая их, качала головой.

— Не знаю, есть ли на свете любовь, но, по-моему, лучше всего себя любить. Вот скажу тебе для примера: я работаю нянечкой в детском саду. Знаешь, что наша мелюзга говорит? Одна девочка: «В кино говорят про любовь! Любить — значит стать мамой». Другая ей отвечает: «Нет, любовь — это папа и мама вместе». Третья: «Нет, любовь — это когда разводятся!» Подумай, в пять лет знают все про любовь, а главное, правильно говорят; может, у тебя что-нибудь случилось, так ты не горюй, пойдем со мной, развеешься.

Она ласково привлекла к себе Циньцинь. Но та отстранилась. Ей почему-то хотелось плакать. И не только сейчас. Даже на танцах она едва сдерживала слезы. Сколько раз на нее накатывала тоска! Развеселиться нетрудно, даже самого грустного человека можно рассмешить. А потом что? Что остается от веселья? Оно исчезает бесследно, а вот слезы горя, муки, страдания, свои и чужие, оставляют в душе горечь. Суна такая откровенная и такая легкомысленная. Она мещанка, и красота у нее пошлая…

Суна скорчила гримаску и убежала.

Циньцинь так и осталась стоять в растерянности; история Цзэн Чу ее поразила, как было бы хорошо, окажись все, что сказала Суна, выдумкой, но, увы, Циньцинь знала, что это правда. Вот, значит, какой он, этот Цзэн Чу. Манеры у него, конечно, не ахти какие, зато он правдив. А в глазах, хоть они и блестят, затаилась скорбь от пережитого. Да, ни она, ни Фэй Юань не представляют себе, до чего этот парень несчастлив.

Она закинула шарф за плечо и спустилась по лестнице.

А почему же он всегда поет, с беззаботным видом проверяет отопление, интересуется экономической структурой и ледяными фигурами в парке, подсвеченным лебедем, на которого даже она не ходила смотреть?

Как все это увязать?

Интересно, каким он был в тюрьме? На окно поставил бутылку с травой, чтобы можно было узнать его камеру, чтобы изредка птичка подлетала к окну. О, если бы Циньцинь тогда его знала, она непременно принесла бы ему передачу…

— Здравствуй, Циньцинь!

Услышав свое имя, Циньцинь невольно остановилась, протирая глаза. Как ей хотелось сейчас увидеть значок с оленем и перекинутую через плечо холщовую сумку… Но перед ней стоял Фэй Юань в сверкающих очках. Воротник темно-серого суконного пальто был поднят, наполовину скрывая красивое лицо молодого человека.

— Здравствуй, — смущенно ответила Циньцинь, все еще находясь под впечатлением рассказа Суны.

— Ко мне не заходила? — прошептал он с напускным равнодушием, но она сразу поняла: Фэй Юань здесь не случайно.

— Нет, — простодушно ответила она.

— Что-нибудь трудное задавали на этой неделе?

— Нет.

— А книжку прочла?

— Прочла, очень полезная. Она, наверное, тебе нужна?

— Нет, не нужна, оставь себе, пригодится. — Он вытащил из кармана ослепительно белый продолговатый конверт с мелкой японской надписью и разноцветными иностранными марками. — Хочу с тобой посоветоваться.