Петер Хениш - Маленькая фигурка моего отца

Я пожимаю плечами.

Но об этом позже.

В тот же день, когда мне позвонила мать и сказала, что отцу снова придется лечь в больницу, и теперь уже, возможно, он оттуда не выйдет, я навестил его в лаборатории. Увидев меня, он вместо приветствия повернул книзу большой палец.

— Ну, зачем пожаловал? — спросил он.

Живот у него выпирал как у беременной.

— Да вот хочу, — я показал на магнитофон, — чтобы ты поведал мне историю своей жизни.

Он покачал головой и налил себе стаканчик вина из полулитровой бутылки, надежно спрятанной за ванночками для проявителя.

— Мне нельзя ни капли, — сказал он, — но мне плевать. Хочешь стаканчик?

Он поискал второй стакан на полках, где хранились пленки, но не нашел.

— Ничего, если я налью тебе в свой?

— А что ты хочешь знать, — спросил он, — ты ведь стариком-отцом никогда особо не интересовался.

— Все, что вспомнишь, с самого начала, до… (в последний момент я спохватился и проглотил слова «самого конца») …до сих пор. Жаль, если столько впечатлений пропадет без толку (но этого вслух я не произнес). Ты за свои шестьдесят столько всего повидал, сколько мне в тридцать и не приснится.

Теперь, сидя здесь, записывая, пытаясь записывать историю жизни отца, СВОЮ историю жизни отца, я уже два раза подряд сделал одну и ту же опечатку. «Да вот хочу, — написал я, испортив два чистых листа в пишущей машинке, — чтобы ты поведал мне историю МОЕЙ жизни». Мне кажется, в беседе с ним я не оговорился. Но потом признался ему, что хочу знать, кто ОН, чтобы понять, кто Я.

— …Вот, значит, — повествует голос отца на пленке, — сижу это я, укрывшись в зарослях роз за решеткой Народного сада, ну, той самой, с копьями. Ровно в одиннадцать утра на площадь Балльхаусплац выкатывают пять грузовиков с солдатами австрийской армии. Начальник караула распахивает створки больших ворот резиденции федерального канцлера, пропуская НЕОБХОДИМОЕ КАРАУЛУ ПОДКРЕПЛЕНИЕ. И пять грузовиков совершенно беспрепятственно въезжают во двор государственной резиденции.

В мои задачи входит запечатлеть на фотографии грузовики австрийской армии, распахнутые ворота и ЛЮБЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ, БУДЕ ТАКОВЫЕ СЛУЧАТСЯ. В том, что совершается перед объективом моей камеры, я почти не отдавал себе отчета. Внезапно я замечаю, как к зданию приближается непрерывная колонна полиции и армейских частей, я торопливо ЩЕЛКАЮ ЗАТВОРОМ, раз, еще раз, еще, — насколько хватит пленки. А потом, пока не поздно, ныряю в розовые кусты.

Только из газеты я узнал, что караул был разоружен, телефонная станция захвачена, а у кабинета федерального канцлера выставлены часовые. Как мне рассказали позднее, ему надлежало добровольно отречься от власти и сдаться на милость Планетты и его соратников. Однако канцлер Дольфус, видимо, все-таки сумел тайно позвонить из своей резиденции. В неразберихе, вызванной отсутствием у путчистов точного плана действий, Дольфус ПОГИБ… [1] Речь идет о так называемом «июльском путче» 1934 г., неудавшейся попытке австрийских национал- социалистов осуществить «аншлюс», т. е. присоединение Австрии к гитлеровской Германии. Заговорщики- путчисты во главе с Отто Планеттой попытались под видом полицейских и солдат австрийской армии захватить резиденцию федерального канцлера Энгельберта Дольфуса, в целом придерживавшегося национал-социалистических, фашистских, взглядов, но выступавшего против присоединения к Германии, заставить его уйти с поста и заменить лояльным Гитлеру политиком. Заговорщики смертельно ранили Дольфуса, но путч провалился, а некоторые его участники были казнены. Аншлюс состоялся спустя четыре года, в 1938 г., при поддержке большинства населения Австрии. «Нет, мне не это нужно», — соображаю я и беру следующую пленку.

— От Марияхильферштрассе, — произносит голос моего отца, — они проехали до отеля «Империал». Сначала разведывательные бронеавтомобили и мотоциклы, потом эсэсовцы в щегольской униформе, точно на парад собрались. Все как на подбор, высоченные, косая сажень в плечах.

А за ними, тоже в черном, открытом «Мерседесе», — ФЮРЕР, небрежно и вместе с тем щеголевато воздев руку в истинно германском приветствии. Лоб его под козырьком фуражки пересекала строгая вертикальная складка, взор был исполнен решимости и глубокого осознания собственной миссии. А фоном служила начинающаяся на обочине необозримая толпа. Вена распростерлась перед Гитлером.

Но все это, конечно, организовали ФОТОГРАФЫ. Сам ФЮРЕР, в особенности он, играл отведенную ему роль. Когда «мерседес» сворачивал на Ринг, он сделал безукоризненное равнение направо. А ведь справа стояли мы, фотографы…