Юрий Бычков - На дороге стоит – дороги спрашивает

Запела она, и всё в свадебном застолье обратилось в слух. Следующее протяжное, сладостно-прелестное слово «позлащённое» в широком, протяжном распеве восприняли как подарок каждому, кто пришел чествовать невесту и жениха. Но тут же голос певицы заставил всех до единого сострадать: тётка Дуня со вздохом, явственно и проникновенно выложила всем, а Аграфене Петровне показалось, только ей адресованное, самое главное.

Одно-единственное слово припева «раз-лу-чё-о-о-о-на-я-я-я» подхватили все и лелеяли слово, любуясь им, упиваясь внезапно нахлынувшей, очищающей душу печалью.

Вспомнилось, увиделось так много – вся жизнь. Вспомнилось Аграфене лучшее, самое радостное и самое горькое. О нём, о Сергее, были думы и грёзы её.

Уж он брал мою ручку правую.

Вела песню тётка Дуня, а Аграфена видела себя и, молодого, в голубой весёлой рубашке Сергея. Они, взявшись за руки, бродили цветущими полянами, останавливаясь у пахучих юных берёзок: зубчатые листочки щекотали у неё за ухом, ластились к горячей щеке, к той самой, о которой с такой нежностью пелось.

Целовал он меня в щёчку алую.

Песня растрогала Аграфену. Вспоминая разное, она невольно вспомнила и своих подопечных. Вспомнились умные, преданные собачьи глаза, чуткие, красивые морды овчарок. «Как-то они там? Ночь на исходе. Скоро Лида пойдёт к ним. Впервые без меня, одна. Да и так ли я нужна им, как кажется?»

Когда-то была очень нужна. Но это так давно было. Сколько лет всё идёт так, что, кажется, никто её вместе с собаками и не замечает.

…Чёрный лимузин, поднимая тучи пыли, катился вдоль скромной, мало чем отличающейся от деревенской, Садовой улице. Едва машина остановилась у домика Аграфены Петровны, как к автомобилю с возбуждённым и даже обрадованным лицом, рысью помчалась соседка Ольга. В руке у неё зажата какая-то бумажка. Сидор Кузьмич, непривычный к такому способу передвижения, долго выбирался из лимузина, и не успел он толком рассмотреть висячий кованый замок на двери, как Ольга оказалась рядом и смело атаковала приезжего начальника:

– Небось, Аграфена понадобилась? Не дадут бабе погулять в своё удовольствие, – принялась она набивать себе цену, но Сидор Кузьмич, командовавший вохровским бабьим войском и прекрасно изучивший его стратегию и тактику, не дал ей возможности разыграть спектакль до конца. Он заметил в руке подбежавшей к машине женщины бумажку, понял, что беспокойная, заботливая Аграфена Петровна оставила московский адрес соседке и сказал нарочито грубо:

– Будет трещать-то. Давай сюда адрес. Некогда мне.

Ольга разжала пальцы, Сидор Кузьмич подхватил бумажку, развернул её, прочитал первое слово: «Метростроевская», понял, что бумажка именно та, неловко втиснулся в лимузин:

– Трогай!

Ольга осталась с открытым ртом посреди улицы, переживая своё поражение: как же так, она упустила инициативу, не покуражилась всласть над сиволапым грубияном. Сущий нахал: не дал ей рассказать про то, как дружны они с соседкой Аграфеной, и что Сёмина взяла собой на свадьбу, и когда её следует ждать. Ольга высоко подняла руку с костлявым, заострённым со всех сторон кулаком и крикнула вдогон поднявшей пыль машине:

– У-у-у, чёрт!

Проехав с полкилометра, Сидор Кузьмич заметил идущую навстречу Аграфену Петровну. «Везёт мне», – обрадовался незадачливый начальник охраны. Он выкатился из лимузина под ноги Аграфене, словно Колобок из сказки, и готов был спеть для неё самую сладкую песенку.

– Уж мы тебя ищем-ищем. С ног сбились!

– А что случилось, Сидор Кузьмич?

– Собаки твои сбесились. Никого на завод не пускают – вот что…

– Как же так?

– Садись скорей. Заждались ведь!

Аграфена Петровна торопливо выбралась из машины. Отряхнулась и спокойной, неторопливой походкой направилась к проходной. Народ расступился. Ни один из тех, кто много раз встречал её и на заводе возле овчарок, и по дороге домой, не видел, не признавал в ней женщины, личности, теперь, враз прозрев, восхитились:

– Хороша! Царственная особа. А походка!

Спокойно, не дрогнув ни одной жилкой, приблизилось она к недоступной ни для кого двери и громко, так, чтобы слышали её люди и овчарки, узнавши, учуявшие весомые её шаги, проговорила будто подсвеченным изнутри, ликующим голосом:

– Что же вы, дьяволы окаянные, наделали?! План заводу чуть было не сорвали. Как не стыдно!