«Значит, неблагонадежная, — вот что вместо слов утешения услышала я от мамы. — Значит, что-то где-то сказа-ала». В минуты гнева мама из учительницы английского превращалась в деревенскую бабу, даже акцент у нее появлялся местный, простонародный, выныривал из глубин сознания или даже из подсознания, из деревни Растрепино. «Ничего, поживешь в поселке, может, дурь-то из тебя повыветрится. А то раскатала губу на аспирантуру, пигалица». Мама пила чай с клубничным вареньем, которое прислала ей тетя Катя из деревни Растрепино. Она даже не оторвалась от чашки, когда я с перекошенным ртом пыталась пожаловаться ей на мировую несправедливость.
— Не хочешь в деревню — замуж выходи, как путние люди. Надо было раньше об этом думать, а не с финнами по гостиницам шляться.
Да, это так. Все, кто успел выйти замуж, остались при мужьях и получили свободное распределение. Тогда это было совсем не страшно, потому что без работы не оставался никто, пристраивали абсолютно всех. И даже если кто не хотел работать, заставляли насильно. Только я, Соня Крейслер, очкастая жирдяйка, отличница и зеленая гусеница, пожиравшая книжные страницы, теперь должна была отдать государству долг, потому что вовремя не подсуетилась. И вляпалась.
Господи, что же делать? Выйти замуж мне было решительно не за кого. Начнем с того, что никто мне ничего такого и не предлагал. А сама я любила в те годы финского писателя Валтари. Но он уже давно умер, причем плохо кончил, в дурдоме.
Я закрылась в своей комнате и вволю наревелась, причем плакала в голос, как принято у нас на севере, потому что считается, что если плачешь в голос, то отпускает. Меня, например, не отпустило внутри, просто кончились слезы, иссякли, как вода в сливном бачке. И я решилась позвонить давнему папиному другу профессору Блинникову, который работал в университете на кафедре русской литературы и который, как я надеялась, мог мне чем-то помочь, хотя чем он мог помочь, когда работал на другой кафедре и, что самое главное, все было уже давно решено за меня. Но я все равно позвонила. Так, мол, и так, Петр Иванович, распределили меня на Крайний Север учительствовать вместо обещанной аспирантуры, как я туда поеду и как я маму оставлю… Профессор Блинников выругался длинно и грязно, так, что у меня даже покраснели уши, и пообещал завтра же поговорить с деканом.
Профессору Блинникову было под семьдесят, и жена его, которой тоже было под семьдесят, страдала каким-то редким заболеванием, от которого то и дело засыпала прямо на середине фразы. Он несколько раз навещал нас после смерти папы и говорил, что я тоже пойду по научной линии, потому что у меня к этому задатки, да иначе и быть не может. Рассказывали, что профессор Блинников приглашал к себе домой студенток из деревни, за которых некому было заступиться и которым не удавалось без содействия сдать экзамен. Жена его не вылезала из больницы, поэтому никто не мешал ему помогать студенткам. Ему еще приписывали фразу: «Время идет, а студентки третьего курса остаются студентками третьего курса». Но я ничуть не боялась профессора Блинникова. Во-первых, я сама хорошо училась, а во-вторых, была очкастой жирдяйкой и поэтому вряд ли представляла собой сексуальный объект.
Профессор Петр Иванович Блинников походил на тролля, от ушей до ног обросшего седой шерстью. И это блоковское «…чтобы лохматые тролли, визжа, вниз сорвались, как потоки дождя» [11] Строчка из стихотворения А. Блока «Сольвейг».
я именно так и представляла: множество подобий Петра Ивановича с визгом устремляются со скалы в пропасть. Впрочем, Петр Иванович вовсе не был лохматым. На голове у него сохранялся только легкий пух вроде тополиного, а толстые складки на затылке образовывали подобие второго лица. Он тяжело переваливался на коротких кривых ногах, то и дело поддергивая кверху пузо, которое, очевидно, мешало ходить.
— Сонечка! — он позвонил через день, и по одной его интонации я поняла, что ничего хорошего он не скажет. — Сонечка! Это подло и мерзко. И я даже пошел в ректорат, чтобы сообщить о том, что это именно подло и мерзко!
— Что? Что подло и мерзко, Петр Иванович?
— Скажи мне, пожалуйста, кто такой Илья Волков? Ты его хорошо знаешь?
— Да, конечно. Илья Волков, мы же учимся вместе.
— Так вот этот Волков занял твое место в аспирантуре. Понимаешь? Все остальное — обычное фуфло для отмазки, чтобы было к чему придраться.
— Иль-я Вол-ков?.. — Я не сразу поняла, о чем говорит Петр Иванович.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу