Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

Его теплая грудь была похожа на остров, поросший кустарником.

— А ты была замужем? — спросил он.

— Однажды была. Только это длилось недолго. И вообще будь я мужчиной, я бы никогда не женилась.

— Почему?

— Не вижу смысла. Впрочем, для женщины в этом тоже нет смысла.

— Неужели?

— Ну, если только она мечтает целыми днями драить кастрюли.

— Но ты все-таки вышла замуж?

— Так было принято, ты разве не помнишь? Все девушки хотели замуж, чтобы заниматься сексом легально. Без штампа в паспорте это не поощрялось.

— Как ты цинична.

— В двадцать лет я такой не была.

— Но тебе все же хотелось секса?

— Такого, чтоб от одной мысли намокли трусы? Нет. Скорей хотелось любви. И я думала, что это одно и то же. Увы, иллюзии давно испарились.

— Разве? — он положил руку мне на бедро.

— Слушай, если ты хочешь еще раз меня трахнуть, не задавай лишних вопросов.

— Но ты… так совершенна и так порочна… Прости, я не хотел этого говорить.

— Само вылетело? Где ты нахватался такого гламура? Или так в Латвии говорят?

Похоже, я слишком много болтала. Но только потому, что боялась сформулировать даже про себя, что это тот самый мужчина, которого я ждала всегда. И что скоро его не будет рядом, поэтому нужно наслаждаться тем, что есть. И мне очень хотелось закричать от любви.

Я опять очнулась в десятом часу и, едва продрав глаза, сразу потянулась к бутылке с остатками виски, как заправская пьяница. Сделав глоток из горла, почти очнулась и попыталась собраться с мыслями, однако в башку упорно лезла фраза, которую я однажды слышала мимоходом в доме своего мужа. Там вообще частенько отправляли в эфир сокрушительные высказывания, чаще всего чужие, но оформленные как собственные. На второй год семейной жизни я научилась различать, что к чему. Так вот, в числе прочего там было сказано, уж не помню, по какому поводу, что люди делятся на две категории: те, у кого револьвер заряжен, и те, которые копают. Мы с Сергеем точно копали. Мы были могильщики. Поэтому следовало спешить, пока не закопали нас. Следовало жить вперед вопреки радиации и привычке врать себе, вынесенной оттуда, из нашей общей юности.

Той зимой Фимбульветр, в январе восемьдесят седьмого, слезы застыли капельками горного хрусталя на моих ресницах, когда я бежала домой после комиссии по распределению, стекла очков заиндевели, и мне пришлось снять очки и передвигаться почти на ощупь, хотя и знакомым маршрутом — вниз, вниз, вниз, а потом направо и снова вниз, к родному подъезду, в котором пахло выпечкой и еще чем-то домашним и до боли родным.

К пятому курсу мы все успели прекрасно понять, что наш город — это дыра в мировой заднице, но существовали и местечки поглубже, непосредственно в прямой кишке, которые так и назывались — глубинкой. В одно из таких мест меня распределили учителем иностранного языка, в царство льда Нифльхейм [9] Нифльхейм — обитель туманов в скандинавской мифологии, один из девяти миров вселенной. к северу от бездны Гинунгагап [10] Гинунгагап — первичный хаос, мировая бездна в скандинавской мифологии. . На самом деле, конечно, поселок назывался Кестеньга и располагался в Лоухском районе на границе с Мурманской областью, но я-то знала, что именно там находится Нифльхейм, сумеречный мир, упомянутый в младшей Эдде. И это меня, отличницу и гордость факультета, собирались засунуть куда подальше, потому что из Москвы еще осенью поступил сигнал об административном правонарушении и, возможно, нетрудовых доходах…

У меня перед глазами так и маячило бледным пятном лицо декана, который выговаривал мне: вот что, милочка, государство вас пять лет бесплатно учило, теперь пора отдавать долги, да вам и полезно будет узнать, как достается трудовая копейка, а то, я смотрю, курточка на вас импортная, — из-за мороза мы все сидели в верхней одежде. И гостиницу припомнил, в которой меня неоднократно видели с финнами в вечернее время. А я ничего не могла ему ответить, потому что слова у меня в горле застыли на лету комочками льда, и мне пришлось проглотить их одно за другим, и живот сковал пронзительный холод.

Да, предположим, тот московский «комсомолец» и взаправду оказался упоротым комсомольцем и отправил сигнал в наш универ о том, что студентка посмела оказать вооруженное сопротивление контролерам троллейбуса. Я же сказала ему, где учусь и на каком факультете, на этом горят все честные люди — именно на своей бесхитростной правде. Потому что они могут предъявить только правду, а нечестные — все что угодно, и последнего всегда оказывается больше… Но откуда вдруг в деканат просочились сведения о гостинице, да и еще и финнов туда приплели? Хотя и в этом была доля правды.