Василий Гигевич - Дом, куда возвращаемся

— С ума сошли все с этим Минском, будто здесь жить нельзя… Что уж о деревне говорить… — не прося, а как бы предлагая, сказал Воробьев. — А может, останешься? С синевой немного разобрались, брак уменьшился — в этом твоя заслуга немалая. Толковые специалисты заводу нужны, а с деньгами… Я думаю, в политехническом тоже не больше будешь иметь, сам знаешь, сколько теперь научным сотрудникам платят. А кандидатскую захочется делать — дадим направление, лаборатория в твоих руках. Квартира… Не вечно же так будет с квартирами, вот построим дом, и из десяти процентов я тебе обещаю…

Воробьев говорил, как с собой рассуждал, но Лапич уж решился и на каждое слово директора сразу же находил ответ…

Брак сократился, а Гусев остался. Хорошо, что он, Лапич, смог найти причину окрашивания, а если бы не нашел… Деньги… Кандидатскую сделаю — деньги будут. Там исследовательская работа, правда, еще лекции придется читать, но это мелочи… Что ни говори, Минск Минском и останется. Колька фигурным катанием может заняться или в школу с математическим уклоном пойдет, каждый вечер новое кино, театр… А квартира… Неизвестно, когда еще тот дом будет, каждый год собираются… И вообще, стоит ли теперь говорить про завод…

С Сазанюком и Антониной Ивановной Лапичу почему-то было неловко, даже стыдно прощаться, будто он был виноват в чем-то, хотя в чем — неизвестно. Он, Лапич, ни с кем не ругался, кроме Гусева, ничего плохого для завода не сделал, наоборот, за это время он отдал много здоровья, может, даже больше, чем кто другой, и если теперь решил перебраться в Минск, то ничего в этом плохого нет — он и там будет работать, будет приносить людям пользу… Без него завод не остановится…

Лапич защитил кандидатскую — материалом послужили разработанные на заводе методики спектрального анализа стекла и сырьевых материалов, а также исследование воздействия жидкого топлива на технологию варки хрусталя. Он получил квартиру и собирал деньги на машину.

То, к чему стремился, Лапич достиг: был покой, уважение на работе, двухкомнатная, в столице, квартира, наладилась тишина в семье. А между тем жизнь Лапича напоминала сон, когда холодной ночью корчишься от холода, стараешься лучше укрыться одеялом и никак не догадываешься встать с кровати, взять еще что-то и, тепло укрывшись, уснуть крепко — нет, ворочаешься ежеминутно с боку на бок, то ли спишь, то ли дремлешь и мучительно ждешь утра…

Часто вспоминался завод, первые трудовые дни, споры с Гусевым — почему-то споры эти приобретали иной, символический смысл, будто спорил не с Гусевым, а с самим собой. Размышлял, кто занял место Гусева, — хорошо, если бы такой человек, как Сазанюк. Вспоминалась Турина — как ходил к ней в больницу и говорил про Зинаиду Павловну, последний разговор с Воробьевым. И теперь Лапич вспоминал завод, те давние дни с радостью, как что-то светлое в своей жизни. Лапич не знал, почему так получилось, но в те дни, когда он имел неприятности из-за Гусева, у него было больше уважения к себе, хотя теперь он кандидат технических наук, а тогда был только «молодым человеком», как называл его Гусев.

В 1976 году в Минске в издательстве «Мастацкая лiтаратура» с первой книгой прозы дебютировал молодой белорусский прозаик Василь Гигевич. Сборник «Спелые яблоки» был небольшой — всего одиннадцать рассказов, но его сразу заметили и профессиональные литераторы, и читатели. В рассказах В. Гигевича не было ничего неожиданно сенсационного, это была спокойная, серьезная книга, написанная мягким поэтическим языком, и те, для кого литература есть дело и жизнь, говорили о ней серьезно и требовательно, как того требует разговор о значительных вещах.

Подкупали простота, естественность повествования, доверительный рассказ автора о своих героях — в основном это были молодые люди, его ровесники, — о том главном, чем они живут, что их волнует и тревожит. Подкупала фигура самого автора, несколько угловатого, неопытного, порой даже неуклюжего в споре, но смело и честно защищавшего своих героев, привлекала его активная гражданская позиция. Он не стоял в стороне от тех тревожащих, сложных, подчас довольно острых проблем, которые волновали его героев, он сам весь был в этих проблемах. А проблемы и впрямь были непростые. Поиски смысла жизни — того, что делает человека настоящим человеком, а коллектив — коллективом людей, ибо только общий великий смысл делает невозможной жизнь человека вне коллектива, — стали для героев Василя Гигевича не какой-то абстрактной формулой, а конкретным содержанием души. Неприятие бездумного, растительного существования, жизни во имя каких-то узких прагматических задач остро чувствовалось в каждом рассказе.