Василий Гигевич - Дом, куда возвращаемся

Дядька Ильюк жил в просторной, хоть в пляс пускайся, хате. Были у него когда-то здоровые, крепкие сыновья. И неожиданно за год их не стало: один заболел, а другой попал в аварию. После того и осунулся дядька Ильюк: пышные соломенные усы поседели, обвисли, дядька сгорбился и неожиданно стал стариком. Так в селе часто бывало: здоровые и крепкие на вид мужчины старились за какой-нибудь год-полтора.

Они шли в село по загуменьям, и Антон вспоминал, как этой же дорогой не так давно мать провожала его на учебу в далекий и незнакомый город. Антон не хотел, чтобы мать шла до остановки, но мать настояла. С авоською в руке она то забегала вперед, то отставала, начинала говорить что-то, но вдруг, будто вспомнив неотложное, замолкала…

Было чистое летнее утро. Они шли мимо липы немого — на ней, на самой макушке, было когда-то гнездо аиста, но после того, как немой умер и окна его хаты забили досками, аисты перестали прилетать сюда. И вот показался автобус, помятый, латаный, такие пускали только на пригородные маршруты. Автобус еще издали гремел, подскакивал на колдобинах, и в грохоте его слышалось Антону: «Увезу тебя, увезу…» Увидев автобус, горе свое и тоску свою, мать начала прихорашиваться, поправлять на голове платок — собиралась поцеловать Антона, но тот сделал вид, что не замечает этого… Она заплакала, достала из кармана рубль с копейками и старалась незаметно всунуть деньги в руку Антона. Антон не брал, отстранял руку, говорил, что хватит ему тех, одолженных…

— А помнишь, как пас с отцом коров вон в том углу? — неожиданно перебил воспоминания Антона дядька Ильюк. Он кивнул головой в ту сторону, где поле рогом вклинивалось в лес, и внимательно посмотрел на Антона.

— Помню, почему ж нет, — ответил Антон и тоже посмотрел в ту сторону. Там был когда-то кустарник, в котором любили пастись коровы. Антон сразу же вспомнил тот осенний день, когда вместе с отцом они мокли под спорым сентябрьским дождем — косые длинные нити тянулись густо до самой земли, и нигде от них нельзя было укрыться: ни под тяжелыми намокшими плащами, ни под старой разлапистой елью. Коровы почти не паслись — озябшие, стояли, сбившись в гурт. И тогда отец решил гнать их домой, ничего страшного, если на полчаса и раньше пригонят. Отец вышел из-под ели и стал заворачивать коров. А дождь все лил и лил, и ветер сплетал, свивал нити, что тянулись от неба до земли. И Антону тоже надо было выходить из-под ели, но не хотелось — ноги в сапогах согрелись, и отошли руки, засунутые под сорочку.

— …Расчистили, поле сделали. Гляди ты, как время бежит, — удивлялся старый Ильюк. — Вырос ты, учишься, большим человеком скоро станешь…

Антон слушал молча. Последнее время ему стало казаться, что за словами людей стоит что-то иное, другой смысл, и люди сами хотят докопаться до этого смысла и, говоря, ждут помощи от собеседника, рассчитывают на него. Так же вот сейчас и дядька Ильюк.

…Мать стрекотала на столе швейной машинкой — шила.

— Что, нет коней? — повернула она голову, когда Антон, стукнув дверьми, вошел в хату.

— Нет, — сказал Антон. Он снял с головы шапку, повесил ее на крюк, вбитый у дверей.

— Нет так нет. Завтракать вот садись. Поешь и отдыхай.

Отодвинув на край стола машинку и шитье, мать принесла из кухни миску капусты, хлеба, сала.

— Может, выпьешь малость, чтоб вкусней елось? — спросила мать и поглядела Антону в глаза.

— Нет. — Антон не пил водки — презирал пьяных. Антону всегда хотелось ясности, умения разбираться в событиях, он хотел знать, почему каждый человек ведет себя в жизни так, а не иначе. Поэтому он и поступил в институт, думалось, что, учась там, сумеет ответить себе на множество тех вопросов, которые начали тревожить его еще в школе. Именно только начали — ничем особенным среди учеников Антон не выделялся, лишь иногда становился задумчивым и тихим, будто обидел кто. В такие минуты Антона поражало, что он, Антон, живет тут, в этом селе, и именно теперь, а не в прошлом или в будущем, не верилось, что его могло бы и не быть; он с легкой грустью смотрел на природу, на людей — все, что окружало его, казалось каким-то нереальным, зыбким. Но грусть, что наполняла его в такие минуты, была прозрачной, приносила не отчаянье и тревогу, а новый интерес и любопытство к жизни. А потом Антон как бы просыпался, задумчивость его проходила, отодвигалась заботами, крикливой радостью — всем, чего так много в шестнадцать лет.

Отец заболел весной, когда Антон заканчивал первый курс. Он редко болел и всего лишь два года, как вышел на пенсию. Началось с простуды, и ни Антон, ни мать, ни сам отец, видать, не думали тогда, что все так кончится.