Яков Липкович - Три повести о любви

Светлана не могла не заметить этого, но вида, во всяком случае, не подала. Аккуратно похрустывая вафельной начинкой, она неотрывно смотрела на страдания главного героя. И когда, казалось, все ее мысли были там, на сцене, она вдруг повернулась к Ипатову и показала язык…

Но вот медленно пополз занавес, волнами прокатились по залу недолгие антрактные аплодисменты. В отличие от соседей своих, Светлана хлопала сидя. Аплодировала довольно сдержанно, видимо больше для вежливости.

Ипатов склонился к ней:

«Пошли, прогуляемся?»

И вдруг в ответ услышал, хотя и произнесенное просительным тоном, убийственное:

«Я не пойду? Сходи один?»

У него мгновенно вспотели ладони. Весь второй акт он мечтал о том, как они со Светланой, привлекая всеобщее внимание, будут неторопливо прогуливаться по фойе. И если позволит время, непременно заглянут в главный буфет, где выпьют по бокалу шампанского. Чего другого, а денег у него теперь навалом, вон как выпирают в заднем кармане. Лишь бы было что купить. И вот на́ тебе: «Сходи один!» Несколько сбивала просительная интонация, и он продолжал уговаривать:

«Ну, пойдем?»

«Мне не хочется, — с тем же легким смущением ответила она, посмотрев ему прямо в глаза. — Нет, правда, не хочется…»

Он стоял, опираясь рукой на подлокотник, и тут его взгляд скользнул по своему рукаву — старому, вытертому, с сильно выпирающим локтем. Кровь бросилась Ипатову в лицо. Да она просто стыдится его! Разумеется, ее вечернему туалету подошло бы больше соседство черной морской формы с белоснежными манжетами и позолоченным офицерским кортиком, а на худой конец — элегантной, сшитой у лучшего портного синей тройки старого дружка Альберта.

Обида захлестнула Ипатова. Спотыкаясь о ноги кое-где сидевших зрителей, он рванулся к проходу. Шел крупными шагами, не оглядываясь, ощущая на своем пылающем лице любопытные и удивленные взгляды. В считанные секунды сбежал по лестнице в вестибюль. Сунул опешившей гардеробщице номерок. Та, чуть ли не пятясь, скрылась в своих лабиринтах. Вскоре она вернулась с его пальто и Светланиной шубкой.

«А это повесьте обратно!» — сказал Ипатов. И вдруг спохватился: а номерок?

«Я сейчас!» — и, оставив свое пальто на стойке, побежал назад.

На верхней лестничной площадке его перехватил майор:

«Погоди! Есть предложение!»

«Какое?» — безучастно и нетерпеливо спросил Ипатов.

«Махнуть на эту муру и закатиться в ресторан?»

«Как-нибудь в другой раз!» — буркнул Ипатов на ходу.

«Чего это с ним?» — услышал он позади голос появившейся откуда-то Клени.

«Закрутило парня», — ответил майор…

Светлана сидела на своем месте. Вокруг нее не было ни души. Как будто всех сдуло ветром. Она лениво изучала программку спектакля, лежавшую у нее на коленях. Затем равнодушно взглянула на приближавшегося Ипатова. Он подошел и положил ей на программку номерок.

«Ох, господи, — вздохнула она. — До чего мне все это надоело».

Ипатов обернулся:

«Что надоело?»

«Мужские капризы», — ответила она.

«Капризы?» — удивленно переспросил он.

«А что, нет? — она посмотрела прямо в глаза и с повелительной ноткой в голосе произнесла, указав на кресло рядом: — Ну садись же!»

И он сел. Молчал насупившись. Отгулявшие щедро отпущенное им театром время зрители занимали свои места.

«Может, скажешь, что произошло?» — неожиданно спросила Светлана.

«Ничего особенного, — ответил он. — Обыкновенные мужские капризы».

«Не хочешь отвечать — не надо», — она пожала плечами и отвернулась.

Теперь они молчали оба. Мимо них прошли, задевая коленки, попахивая вином, майор и Кленя. Переговариваясь о чем-то своем, уселись. Майор хотел что-то спросить у Ипатова, но в последний момент раздумал. Погас свет в зале. Грянула уже знакомая музыка. Весело пошел занавес…

Ипатов смотрел на сцену отсутствующим взглядом, и все, что там делалось, казалось ему бессмысленным и глупым ералашем — герои зачем-то убегали, прибегали, а в промежутках между беготней долго и нудно выясняли отношения — личные и общественные. Он хотел только одного — чтобы быстрее окончился спектакль. И страшно жалел, что не ушел до начала акта, кляня себя за минутную слабость. Ведь то, что Светлана слукавила, не была с ним откровенна, он понял сразу. У нее не хватало духу признаться в главном — в том, что стыдилась его. Словом, никогда еще самолюбие Ипатова не страдало так, как сейчас…

А может быть, уйти, не дожидаясь конца? Не такая уж беда, если он в течение нескольких минут будет на виду у всего зала. Главное, она поймет, что он не из тех, кем можно помыкать. Пусть лучше стыдится своих малокультурных родителей с их смешными претензиями и потугами, чем его, Кости Ипатова, интеллигента в пятом или шестом поколении. Обида не убывала. Она клокотала в нем, как в закрытом сосуде, и, казалось, вот-вот должен был произойти неминуемый взрыв…