Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке [litres]

— Позвольте поблагодарить вас, Клэр, за поистине неоценимую помощь, — сказала я, склонившись, чтобы прочитать имя на бейджике.

— Заходите снова, Элеанор, — ответила она, — и еще кое-что: магазин через десять минут закрывается, но если вы поторопитесь, то успеете сделать макияж. Отдел красоты на первом этаже у выхода. Бобби Браун, скажете, что вас прислала Клэр.

С этими словами она удалилась. Касса к этому моменту уже выплевывала отчет о сегодняшних сборах, в которых существенную часть занимал и мой вклад.

В косметическом отделе я спросила, можно ли поговорить с Бобби, и девушка в ответ захихикала.

— Да, есть у нас такие, — сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно.

Нас со всех сторон окружали зеркала, и я задумалась, не побуждают ли они человека разговаривать с самим собой.

— Сядьте вон туда, красавица, — сказала она, показав на нелепо высокий стул.

Кое-как мне удалось на него взгромоздиться, хотя и без особой элегантности, тем более что новые ботильоны еще больше сковывали движения. Я была вынуждена спрятать свои руки под ягодицами: красная, потрескавшаяся кожа, казалось, обгорала под лучами мощных ламп, которые высвечивали каждую трещинку, каждый поврежденный участок.

Продавщица откинула мои волосы с лица.

— Так, — сказала она, внимательно изучая меня, стоя слишком близко, — знаете, а ведь это совсем не проблема. У Бобби есть просто замечательные консилеры для кожи любого тона. Избавить вас от этого я не смогу, но точно могу сделать менее заметным.

Интересно, она всегда говорит о себе в третьем лице?

— Вы о моем лице? — спросила я.

— Нет, глупышка, о шраме. Лицо у вас замечательное. У вас очень чистая кожа. Так, давайте посмотрим…

У нее на талии, будто у столяра или водопроводчика, висел пояс с инструментами. Она работала, высунув кончик языка.

— До закрытия магазина у нас всего десять минут, — сказала девушка, — поэтому я сосредоточусь на маскировке и глазах. Хотите, сделаю вам «дымчатые глаза»?

— Мне ненавистно все, что связано с дымом, — ответила я, и она, к моему удивлению, опять засмеялась.

Странная женщина.

— Вот увидите, — сказала она.

Она откинула мою голову назад, потом попросила меня посмотреть вверх, потом вниз, повернуться вбок… Было так много прикосновений самыми разными орудиями, и девушка стояла ко мне так близко, что я отчетливо ощущала запах ее мятной жвачки, не способный полностью скрыть аромат ранее выпитого кофе. Раздался звонок, девушка выругалась сквозь зубы. Громкоговоритель объявил, что магазин закрыт.

— Боюсь, наше время вышло, — произнесла она, отступая на шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой.

Потом протянула мне небольшое зеркальце. Я себя даже не узнала. Шрамы были почти незаметны, глаза густо подведены углем (мне вспомнилась программа о лемурах, которую я недавно смотрела по телевизору). Губы были выкрашены в цвет алых маков.

— Ну, что скажете?

— Я стала похожа на мадагаскарского примата, — сказала я. — Или на североамериканского енота. Очаровательно!

Она так расхохоталась, что даже присела и сжала ноги. Потом согнала меня со стула и проводила к двери.

— Предполагается, что я должна попытаться продать вам наши средства и кисти, — сказала она. — Если что-нибудь захотите, приходите завтра и спросите Ирен!

Я кивнула и махнула на прощание рукой. Кем бы ни была упомянутая Ирен, у нее было больше шансов продать мне оружейный плутоний, чем косметику.

Должно быть, музыкант в данный момент переживал целую бурю эмоций. Застенчивый, скромный, привыкший держаться в тени молодой человек был вынужден выступать в силу своего таланта, делиться им с миром — не потому, что хочется, а потому, что это необходимо. Он поет так же, как поют птицы: его музыка нежна и естественна, она проливается как дождь, как солнечный свет, она просто существует и не может иначе.

Я думала об этом, пока ела свой импровизированный ужин. Впервые в своей взрослой жизни я посетила ресторан быстрого питания — огромное аляповатое заведение, расположенное за углом от концертной площадки. Самым непостижимым и мистическим образом он был переполнен. И почему люди с таким удовольствием выстраиваются в очередь к стойке, чтобы заказать переработанный пищевой продукт, потом несут его к столу, даже не накрытому, и едят его прямо из бумажной упаковки? А потом, хотя они заплатили за это деньги, посетители сами вынуждены убирать за собой мусор. Очень странно.