Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

А потом мне стало стыдно за эти мысли, чудовищно стыдно. Ведь Райан не виноват в своих бедах. И Бог не виноват. Никто не виноват. Райан не ленился и усердно трудился – гораздо усерднее любого другого ребенка. Мы с ним прошли огонь и воду. Он мой сын, и я люблю его. К тому же никто не обещал справедливой жизни. Мы хотим одно, а получаем другое… И я с новыми силами взялся за Райана.

Впрочем, у меня не было выбора – меньше, чем через полгода моему сыну предстояло идти в подготовительный класс, а освоить требовалось еще очень и очень многое…

Через месяц, в апреле 1999 года, Кэт снова забеременела, а опухоль сестры, к всеобщему удивлению, остановилась в росте. Или даже уменьшилась. Еще через месяц Мика справил первую годовщину свадьбы, и я поздравил его по телефону.

– Как там Райан? Я по нему скучаю, – сказал брат.

Он всегда спрашивал о Райане. Всегда. И всегда говорил что-нибудь хорошее.

Летом я продолжал работать над «Спасением», обучать Райана и проводить время с Майлзом.

Мы с Кэт восхищались ее растущим животиком, и каждое утро я просыпался с мыслью о том, что она самая замечательная женщина в мире. Мы вновь побывали в Калифорнии: наши визиты туда стали чаще и продолжительнее.

Осенью Райан пошел в подготовительный класс. Первый день мы места себе не находили от беспокойства за него, ужасаясь при мысли о том, что с ним может случиться. Хотя он постепенно обучался всему необходимому, он все равно значительно отставал в развитии. Мы опасались, что другие дети будут дразнить его, что он не сможет выполнять задания. Каждый день мы ждали звонка из школы с просьбой перевести Райана куда-нибудь еще. Каждый вечер мы молились о нем.

Кэт вынашивала ребенка, а мне снова пришлось уехать на два месяца. Я ездил по Европе и США, представляя книгу «Спеши любить». Во время переездов я беспокоился о Кэт и Райане. Посреди тура стало известно, что опухоль сестры опять начала расти. Дане прописали экспериментальные лекарства в экспериментальных комбинациях, без каких-либо прогнозов на улучшение.

Меня почти всегда спрашивали, считаю ли я себя удачливым человеком? Считаю ли я свою жизнь счастливой? Я не знал, что ответить.

На протяжении 1999 года мы с братом постоянно созванивались, и я чувствовал, насколько он эмоционально истощен. Он принял на себя роль отца и возил Дану по врачам, поддерживал и выслушивал ее – и в то же время старался не выказывать ей своих тревог.

Как и для меня, работа стала для Мики отдушиной. Его бизнес рос, у брата было уже почти тридцать служащих вместо шести; он работал, не покладая рук, даже по выходным и вечерами, и к тридцати пяти годам стал миллионером, как и мечтал когда-то.

С Даной мы созванивались дважды в неделю. Иногда звонил я, чаще она. Ей нравилось общаться с Кэт – они говорили в основном о детях и о том, как утомительно быть матерью. Дана живо интересовалась беременностью Кэт. В подобные моменты с легкостью забывалось, что она больна.

Сестра не придавала значения своей опухоли, то ли не желая признавать факт ее существования, то ли из оптимизма. Обычно Дана вообще не говорила об опухоли, а если и упоминала, то лишь в контексте грядущей победы над ней.

– Я не сомневаюсь в успехе лечения, ведь у меня двое детей, которые нуждаются во мне, – говорила Дана.

– Так и есть, и ты отлично держишься, – даже врачи это признают.

Иногда на мой вопрос об опухоли сестра тихо спрашивала:

– Ник, по-твоему, я выздоровею?

– Разумеется! У тебя все будет отлично, – лгал я, а в горле стоял ком.

В конце декабря, через несколько дней после Рождества, позвонил Мика. Голос его звучал безжизненно и тихо, и я встревожился.

– Что случилось?!

– Дана. Мы только что вернулись с последнего обследования. – Брат замолчал и заплакал. Спустя некоторое время он взял себя в руки. – Опухоль по-прежнему растет. Последняя томограмма показала, что новые лекарства не помогают вообще.

Я закрыл глаза.

– Ей назначили другое лечение, однако врачи думают, что оно не поможет, – дрожащим голосом продолжил Мика. – Лекарства назначили, потому что Дана хотела попробовать что-нибудь еще. Врачи полагают, будто Дана так долго держится лишь из-за своего отношения к болезни, и не хотят, чтобы она пала духом. Ей нужно чувствовать, что она борется с опухолью. Но…

– Она не знает?..

– Нет. Когда мы уходили, она сказала мне, что уж на этот раз лекарства точно помогут.

В горле у меня стоял ком, глаза жгли слезы. Мика плакал.