Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

Через несколько недель, в день нашего рождения, сестра позвонила мне и спела поздравительную песенку. К тому времени я заметил, что она нечетко произносит кое-какие звуки и с трудом понимает некоторые вещи. Однако она все равно была полна оптимизма.

Несколько дней спустя пришли результаты очередной томографии.

Второй курс лечения не оправдал надежд: опухоль увеличилась до размеров четырех виноградин и продолжала распространяться. Дане назначили новое лечение.

– Последнее из лучших, – сказали врачи. – После него мы сможем назначить только экспериментальное лечение.

Однако надежда на выздоровление была. Надежда – это все, на что мы могли рассчитывать.

В феврале 1999 года Мика и Дана, а также их вторые половины прилетели в Лос-Анджелес на премьеру фильма «Послание в бутылке». А днем, до появления на красной ковровой дорожке, мы свозили сестру в Медицинский центр Седарс-Синай. Там работал доктор Кейт Блэк, один из лучших нейрохирургов, на прием к которому заблаговременно записали Дану. Мы хотели удостовериться, что операция невозможна, кто бы и где бы ее ни проводил. Мы надеялись на последний назначенный курс лечения, однако хотели убедиться в том, что альтернативы ему нет.

Мика, Дана, я и еще несколько наших родственников сидели в кабинете врача. Томограмму Даны поместили на экран негатоскопа. Я впервые видел томограмму сестры, и Мика шепотом пояснил, что опухоль будет легко различить – рак отображается в виде белых пятен.

Когда негатоскоп включили, у меня перехватило дыхание – белые пятна были везде.

Мы все же спросили про операцию, но врач сказал, что опухоль затронула срединную линию мозга и удалить ее нельзя. На вопрос о химиотерапии мы получили ответ, что она, возможно, замедлит рост опухоли.

Не остановит – замедлит. Врач деликатно дал нам понять, что это лишь отсрочит неизбежное.

– Для нее делают все то, что мы делали бы здесь, – сказал он.

Мы спросили про экспериментальные лекарства, и врач ответил, что они называются так не без причины – их эффективность не доказана. Потом он долго говорил о качестве жизни – опять-таки, давая понять, что шансы сестры на излечение не так уж высоки.

Опухоль уже сказывалась на Дане. Сестра еще поддерживала повседневные разговоры, однако полностью понять объяснения врача уже не могла и хмурилась, не в силах уловить нюансы.

– Вы на удивление хорошо держитесь, – сказал ей врач.

Мы поняли, что он описывал ее состояние – большинство людей с такими опухолями вообще не способны ходить и разговаривать. К концу консультации Мика сидел в углу, низко опустив голову. Когда врач ушел, мы долго не могли произнести ни слова.

– О чем он говорил? – наконец спросила Дана брата.

Мика перевел взгляд с сестры на меня, а потом опять посмотрел на Дану и натянуто улыбнулся.

– Он сказал, что ты получаешь хорошее лечение. Другого назначать не станут.

Дана кивнула.

– И мне не нужна операция или облучение?

– Нет.

Дана моргнула и посмотрела на меня.

– Мне ведь пропишут другое лекарство, если это перестанет действовать?

– Обязательно, – ответил Мика. – Есть еще пара средств, которые можно попробовать.

– Тогда ладно, – сказала Дана.

Два часа спустя мы стояли среди кинозвезд. Дана сфотографировалась с Кевином Костнером и Робин Райт, которые были с ней исключительно любезны. Сестра позировала для снимков, а я смотрел на нее и думал, сколько она еще проживет.

Словно пытаясь уйти от неизбежного, весной 1999 года я начал писать «Спасение» – роман о мальчике по имени Кайл, который не мог говорить. На очень личную и выстраданную книгу меня вдохновил, конечно же, Райан.

Свободное время я проводил с Майлзом и Кэт, но не переставал и учить Райана. Кэт тоже выкладывалась целиком, прививая сыну разные навыки. Он все лучше понимал вопросы, пробовал отвечать. Однако мне хотелось, чтобы процесс обучения шел легче. Я отчаянно жаждал, чтобы – оп! – и Райан начал учиться самостоятельно, впитывая в себя окружающий мир, как остальные дети. Увы, ничего подобного не происходило; обучать сына было все равно что катить камень вверх по бесконечному склону.

Я задавался вопросом – почему мне достался столь проблемный ребенок? Иной раз я злился на Бога, злился на свой удел. С Райаном мы с Кэт были лишены радостей взросления ребенка, его удивления при познании мира, крепнущих связей с родителями, способности учиться самому. Буквально все в его взрослении было борьбой без вознаграждения, и я роптал на несправедливость. Я хотел, чтобы кто-нибудь сделал эту работу за меня. Я хотел, чтобы кто-нибудь пришел и волшебным образом разрешил проблему. Я мечтал о дне, когда изобретут таблетку, которая излечит Райана. Я устал. Устал от всего и молил Бога помочь моему сыну. Не так уж много я просил, правда? Я лишь хотел того, что есть у наших друзей, у соседей – практически у всех. Я хотел обычного ребенка.