Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

– Черт, Ник… она так молода… наша младшая сестра… – всхлипывал он.

Я тоже заплакал.

– Сколько ей осталось? – выдавил я.

Мика глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

– Врачи не знают. Когда я настоял на ответе, один из них предположил, что около шести месяцев.

Снаружи темнело. На небе зажигались звезды, над горизонтом висела белая луна, листья шелестели на ветру, слышался шум прибоя… Такой прекрасный вечер, будто в мире все хорошо. Но после звонка брата я потерял последнюю надежду на выздоровление Даны.

Я даже не осознавал, как сильно цеплялся за призрачную надежду. Повесив трубку, я надел пиджак и вышел из дома. Прошелся по двору, думая о сестре – какая она сильная и жизнерадостная, – о ее детях, о будущем, которое она никогда не увидит… Прислонившись к дереву, я завыл вместе с ветром.

Следующие два дня я бесцельно бродил по дому, начинал что-нибудь делать и вскоре бросал, смотрел телевизионное шоу, а потом осознавал, что не помню, о чем оно. Снова и снова перечитывал прочитанное, не в силах понять ни слова.

Зазвонил телефон. Кэти была на последнем месяце беременности, и, ответив на звонок, она принесла трубку мне в кабинет. Ее глаза блестели от слез.

– Это Дана.

Как только я приложил трубку к уху, сестра запела. Сегодня был наш день рождения, и я внимательно слушал ее, желая навек запомнить – я знал, что слышу ее пение в последний раз.

Одиннадцатого января 2000 года родился Лэндон. Зеленоглазый и светловолосый, как и его мать, он казался крошечным в моих руках. В последний раз я держал новорожденного семь лет назад и сейчас все никак не хотел отпускать ребенка.

Впрочем, выбора у меня не было. Ведомый чувствами, которые я испытывал к своей остальной семье, три дня спустя я вылетел в Калифорнию. С тех пор я начал летать в Калифорнию раз в две недели и проводить с сестрой по меньшей мере четыре дня.

Я скрывал причину своих визитов – Дана все еще надеялась на излечение, и надежда придавала ей сил. Болезнь уже сказалась на сестре, однако она вполне могла заметить, что я зачастил к ней и заподозрить худшее. Я не мог так поступить с Даной – ее настрой придавал ей сил, и я не хотел омрачить остаток ее жизни, так что говорил полуправду:

– У меня кое-какая работенка в Лос-Анджелесе, и раз уж это всего лишь в часе езды отсюда, то я решил заскочить к тебе.

Или:

– Я встречался с друзьями в Лас-Вегасе, вот и заехал к тебе.

– Как здорово! Рада тебя видеть, – говорила Дана.

Мика всегда встречал меня в аэропорту, и дальше мы действовали по заведенному порядку – ехали в пиццерию «У Зельды» в центре Сакраменто и там, за пиццей с пивом, часами разговаривали о моем писательстве и его бизнесе, о нашей сестре и нашем детстве. Мы смеялись, а потом внезапно затихали, вспомнив маму или отца, или о болезни сестры. Ночевал я у Мики дома, а утром он отвозил меня на ранчо Даны.

В мой первый приезд сестра притворилась здоровой. Она готовила и убирала, и спрашивала, не хочу ли я помочь Коди и Коулу с домашним заданием. После ужина мы дружески болтали, пока она не ушла спать, сославшись на усталость.

Опухоль неумолимо росла, и мало-помалу Дане все труднее становилось скрывать последствия болезни. В каждый мой новый визит она дремала днем все дольше и ложилась спать вечером все раньше. В феврале она начала хромать – из-за опухоли у нее постепенно отнималась левая сторона тела. В следующий приезд я заметил, что ее левая рука тоже ослабла. Через неделю левая часть ее лица утратила подвижность. Раньше она произносила неотчетливо лишь некоторые слова, теперь проблемы с речью возникали все чаще. Абстрактно мыслить ей тоже стало труднее.

Моя младшая сестра постепенно проигрывала свою битву, но даже теперь она иной раз верила, что победит.

– Все будет хорошо, я еще увижу, как взрослеют Коди и Коул.

Когда она так говорила, я едва сдерживал рыдания. Первые месяцы 2000 года я пребывал в душевном разладе. Я разрывался между сестрой и новорожденным сыном и каждое утро просыпался с мыслью, что должен быть в другом месте. Если я держал на руках Лэндона, то хотел оказаться рядом с сестрой в Калифорнии. А когда обнимал сестру, хотел очутиться рядом с сыном в Северной Каролине. Я не знал, что делать, как соблюсти баланс между ними и сколько еще я выдержу. Я плохо спал, мог неожиданно заплакать и, заставляя себя выполнять ежедневные дела, уставал как никогда сильно.

Когда известно, что кто-то из близких скоро умрет, то возникает естественное желание проводить с ним как можно больше времени. Как я уже упоминал, я постоянно пытался соблюсти баланс между своей новой семьей и семьей, в которой вырос. Однако я не мог оставаться в Калифорнии надолго еще и по другой причине – мои приезды изменяли привычный распорядок жизни сестры и ее семьи. Гости, даже если они родня, всегда меняют жизнь хозяев дома. К тому же у сестры появились и другие родственники.