Карлос Сафон - Тень ветра [litres]

На этом церемониал захоронения был завершен, и я ушел, следуя засечкам, оставленным по дороге. Проходя в полумраке мимо нескончаемых рядов книг, я не мог отделаться от грусти и досады. Меня преследовала мысль о том, что, если я открыл для себя целую Вселенную в одной лишь неизвестной книге среди бесконечности этого некрополя, десятки тысяч других так и останутся никем не читанными, забытыми навсегда. Я чувствовал себя окруженным миллионами стертых из людской памяти страниц, планетами и душами, оставшимися без хозяина, уходящими на дно океана тьмы, в то время как пульсирующий за этими стенами мир день за днем беспамятел, не отдавая себе в том отчета и считая себя тем мудрее, чем более он забывал.

Я вернулся на улицу Санта-Ана с первыми проблесками зари. Тихонько открыл дверь и проскользнул в дом, не зажигая света. Из прихожей была видна столовая в конце коридора и стол, все еще по-праздничному сервированный. На нем стояли нетронутый торт и парадный сервиз в ожидании званого ужина. Неподвижный силуэт сидевшего в кресле отца четко вырисовывался на фоне окна. Он не спал, и на нем был все тот же выходной костюм. Кольца дыма лениво плыли над сигаретой, которую он, словно ручку, зажал тремя пальцами, указательным, средним и большим. Уже много лет я не видел, чтоб мой отец курил.

– Добрый день, – сказал он негромко, гася сигарету в пепельнице, почти полной едва начатых окурков.

Я смотрел на него, не зная, что сказать; лицо отца оказалось в полумраке, и я не видел его глаз.

– Вечером несколько раз звонила Клара, часа через два после того как ты ушел, – сказал он. – Она очень беспокоилась. Просила передать, чтобы ты ей перезвонил, во сколько бы ни вернулся.

– Я не намерен ни видеться с ней больше, ни говорить с ней, – отозвался я.

Отец ограничился молчаливым кивком. Я рухнул на первый подвернувшийся стул. Мой взгляд уперся в пол.

– Расскажешь, где ты был?

– Там.

– Ты насмерть меня напугал.

В его голосе не было гнева, даже упрека, одна усталость.

– Знаю. Прости, – ответил я.

– А что у тебя с лицом?

– Дождь… Я поскользнулся и упал.

– У этого дождя очень неплохой хук справа. Приложи что-нибудь.

– Ерунда. Я и не чувствую, – соврал я. – Мне бы поспать. Я еле на ногах держусь.

– Прежде чем отправишься в кровать, разверни хотя бы мой подарок, – сказал отец.

Он указал на сверток, что накануне торжественно водрузил на обеденный стол. Какое-то мгновение я колебался. Отец ободряюще кивнул. Я взял сверток, повертел его в руках и, не открыв, протянул отцу:

– Лучше верни его. Я не достоин никаких подарков.

– Подарки делаются от души того, кто дарит, и не зависят от заслуг того, кто их принимает, – вздохнул отец. – Кроме того, его уже нельзя вернуть. Разворачивай.

В неверном свете первых лучей зари я разорвал красивую упаковку. В свертке была шкатулка полированного дерева, блестящая, с золочеными уголками. Улыбка озарила мое лицо еще прежде, чем я ее открыл. Щелчок замка показался мне столь же изысканным, как бой лучших в мире часов. Внутри шкатулка была отделана темно-синим бархатом. И посредине, сияя, лежала вожделенная «Монблан Майнстерштюк» Виктора Гюго. Я взял ручку и поднес к свету, проникавшему с балкона. Над золотым зажимом колпачка было выгравировано:

Даниель Семпере, 1953

Я был потрясен. Никогда еще я не видел отца таким счастливым, каким он показался мне в этот миг. Не тратясь на слова, он просто встал из кресла и крепко меня обнял. Что-то сдавило горло, и, не имея возможности произнести ни слова, я тихонько застонал.

В тот год осень накрыла Барселону воздушным одеялом сухой листвы, которая, шурша, змеей вилась по улицам. Воспоминание о злополучном дне рождения охладило мне кровь, а может, сама жизнь решила подарить мне отдохновение от моих опереточных страданий и дать возможность повзрослеть. Я сам себе удивлялся, поскольку лишь изредка вспоминал о Кларе Барсело, Хулиане Караксе и том пугале, пропахшем горелой бумагой, – человеке, который сам себя считал персонажем, сошедшим со страниц книги. В ноябре, через месяц после всего происшедшего, я даже не предпринимал попытки приблизиться к Королевской площади и уж тем более не пытался улучить возможность увидеть в окне силуэт Клары. Впрочем, должен признать, в том была не только моя заслуга. Дела в магазине шли бойко, и мы с отцом буквально сбивались с ног.

– Надо нанять кого-то в помощь, вдвоем мы с тобой не справимся с заказами, – твердил отец. – Причем нам нужен не просто знающий человек, но полудетектив-полупоэт, который бы не требовал много денег и не боялся непосильной работы.