Карел Мисарж - Окраина

Первыми присутствие доктора обнаруживают супруги-переселенцы. С пустыми руками стоят они перед опустевшим вагоном, в котором прожили медовый месяц, а потом всю жизнь; стоят они, как двое сироток, как сестрица Аленушка с братцем Иванушкой. И хорошо, что стоят они лицом к вагону — никто не видит, что глаза их полны слез и слезы скатываются у них по щекам. А то сколько было бы попреков!

— Есть чего оплакивать!

— Получают целую виллу, а ревут по старому вагону…

А они плачут по детям, родившимся у них здесь от их бедной любви, по детям, умершим в этой сырости и гнили. Но недолгой была их печаль. Доктор Фрёлих, подобный злому духу, обходит вагон, выплескивая на стенки и в окна какую-то прозрачную жидкость из винной бутылки. И прежде, чем пораженные зрители успели ему помешать, он чиркает спичкой и бросает ее, горящую, в окошко. Грозно пыхнув, взлетело пламя, вырываясь из окошек и двери. Огромный столб темного дыма поднялся к бледно-голубому небу. Люди отпрянули назад и застыли, зачарованно глядя в огонь, совсем забыв о телеге с хламом, повернутой в ту сторону, где стоят белые коттеджи, окна которых, отражая предвечернее солнце, мечут молнии и миллионами алмазов сверкают зернышки свежей штукатурки.

И так же, как поразил неожиданностью этот огонь толпу, поражает ее, когда кто-то запел:

Первые две строки пропеты соло, но вот уже подхватывают песню и доктор Фрёлих, и кузнец Пенкава, и переселенцы, и Франтишек — вся толпа. Возбужденные пламенем, водкой, сжимая липкие бутылки в озябших руках, они поют:

На пожар примчался молодой работник Корпуса национальной безопасности.

— Что тут происходит?! — сердито закричал он с важным видом.

Мощный хор десятков голосов сбивает его с толку. Умолкнув, он удивленно озирается. Рука у него так и дергается — он не знает: может, надо взять под козырек? Песня звучит, как гимн! Но когда она окончена, к молодому милиционеру возвращается энергия.

— Кто поджег?! — строго осведомляется он.

Люди ехидно усмехаются. Голос из толпы:

— Пан доктор!

Милиционер оборачивается к доктору. Тот стоит в сторонке, ближе всех к огню.

— Это правда, пан доктор?

— Правда, — отвечает тот.

Не зная, что делать дальше, молодой милиционер бормочет:

— А вы знаете, что может наделать такой пожар?

Ответ доктора невозмутим:

— Поджечь болото.

Следствие на этом прекращается, потому что из горящего вагона выбегают крысы. Будто сговорились выбрать именно этот момент. Они скачут, словно обезумев. Шерсть у них вспыхивает крошечными искорками, голые хвосты хлещут по слякоти. В милиционере вдруг пробуждается искатель приключений тех времен, когда он, в ватаге ребят с Леска, швырялся болтами и перегоревшими лампочками в неприятеля с Малого стадиона. Раскинув руки, он оттеснил толпу несколько назад и, выхватив пистолет, открыл огонь по крысам. Гнусные твари, получив пулю, пищат, подскакивают, словно подстреленные зайцы. Люди восторженно встречают каждый удачный выстрел. Веселое возбуждение охватывает и спутницу Франтишка. Сжимая его локоть, сверкая глазами, она вскрикивает:

— Гляди, гляди, попал!

Прямо как в тире, когда на диво меткий стрелок приводит в отчаяние владельца искусственных розочек, плюшевых обезьянок и бумажных мячиков на резинке. Однако и здесь действует закон, что все на свете кончается. Вот уже несколько минут, как из горящего вагона не выбежала ни одна крыса. Напряженную тишину нарушают разрозненные голоса, настороженность взглядов рассеивается. Милиционер прячет пистолет в кобуру и с видом полководца, выигравшего решающую битву, принимает дань признательности за свое оперативное вмешательство и высокое мастерство. Он уже не сердится на доктора Фрёлиха. Наоборот, провожает доктора к белому санитарному автомобилю — ибо где те времена, когда доктор объезжал своих пациентов, батраков, шахтеров, литейщиков и кузнецов на дребезжащем велосипеде? — и ведет с ним беседу о том, что давно надо было убрать это свинство, и даже открывает доктору дверцу автомобиля и машет ему вслед.

Владелец сожженного вагона делает последний смотр своим пожиткам, приказывает детям садиться, телега трогается, и он с женой шлепает за ней по грязи в направлении к станции. Пожарище дымится, люди расходятся, брезгливо отбрасывая ногами окровавленных крыс, и всем немного грустно, как, впрочем, всегда после праздника, особенно если он был украшен фейерверком.