Карел Мисарж - Окраина

— Благословить бы молодых до того, как пойдем в Национальный комитет…

Мать Франтишка глянула на нее чуть ли не брезгливо:

— Для этого квардианы были, только их уже нету…

Тут до всех дошла несовместимость этих двух понятий — родительского благословения и регистрации в Национальном комитете, — и напряженность, вызванная нескрываемым презрением Франтишковой матери, разряжается. Отцы жениха и невесты захохотали. Рассмеялась и сама мать жениха, эта маленькая, юркая разносчица завтраков в шахте, вызвавшая было тягостную паузу. Она рада, что все так вышло, и надеется, что никто не примет ее за дуру. И она еще раз делает попытку устроить что-нибудь такое, о чем интересно было бы потолковать с бабами в лавке и что придало бы хоть немножко блеску ее простенькому существованию — какого-то отсвета лучшей жизни или хотя бы старой доброй жизни, когда все было ясно и понятно. Будто мало ей разносить завтраки черным, оборванным шахтерам… Ну и что! Да, ей мало этого! А кто не слушает советов, тому не поможешь.

Все столпились посреди Жидова двора: французская тетка, родители с той и с другой стороны, два свидетеля — толстушка, сестра жениха, и Франтишек, — два брата последнего и, наконец, жених с невестой; стоят под ослепительным июньским солнцем, жар которого быстро разлагает отбросы в сточной канаве и, как всегда, в не вывезенной вовремя навозной куче, а маленькая мать жениха все никак не угомонится, все старается внести свой порядок в свадебное шествие, какой ей доводилось видеть, когда она служила нянькой у богатых крестьян (впрочем, и для собственных братьев и сестер была она нянькой) или когда они детьми играли в свадьбу где-нибудь на свалке, за околицей родной деревни.

— Что же это мы как стадо! Жениху нельзя идти с невестой. Невесту должен вести отец жениха…

И она пытается придержать своего черного потного супруга.

— Вера, поди сюда! Возьми-ка папашу под руку! Нельзя же… — И оглядывает всех с извиняющимся видом.

А Вера словно в землю вросла, не трогается от своего солдата, чье загорелое лицо приобретает все более кирпичный оттенок.

— Да бросьте вы, мамаша, — отзывается наконец невеста, кивая на чумазых ребятишек, резвящихся среди кур, и на окна с отдернутыми занавесками. — Мне такая комедия не по нраву…

Толстый черный шахтер вырывает локоть из цепких рук супруги.

— Мне тоже, — бормочет он, с виноватой улыбкой оглядываясь на семью невесты, которая не принимает никакого участия в происходящем.

Но тут маленькая жена шахтера вдруг вспыхивает. И кричит на эту кучку людей в черном, что торчит в бездействии между жилым амбаром и поленницами дров:

— Тогда, спрашивается, чего ж мы свадьбу-то затеяли? Пускай бы себе жили так, по-собачьи, как у нас в Кладно говорится! Зашли бы просто в комитет по дороге с работы: мол, так и так, председатель, хотим вот пожениться…

Однако тут не согласен уже отец Франтишка:

— Ну, знаете, Сейфертова, так не пойдет. Не могут они жить просто так, потому что ваш сын еще в армии, и по дороге с работы их не зарегистрируют, потому что Вера возвращается поздно, когда в комитете уже никого нету…

Слова эти встречают ропотом одобрения и кивками, и Франтишков отец добавляет примирительным тоном:

— Видите, мы делаем, что можем. И уж коли нет у нас ни кареты, ни машины, то вполне можно идти, как кому вздумается. Что пешком, что за возом — все одно.

Сейфертова отступает.

— Мне-то что, я только — чтоб хоть вид был…

И свадьба двигается гурьбой, идут, кто с кем хочет. Вялость вдруг покидает французскую тетку, она начинает оживленно жестикулировать (на ней платье с элегантными рукавами в три четверти и белоснежными манжетами), и голос ее, вероятно, слышен даже за окнами с отдернутыми занавесками:

— Помню пышные, торжественные свадьбы во Франции! На окно ставили граммофон, трубой во двор, пластинки меняли из кухни. Пили вино, плясали до утра. Ну да ведь это во Франции, где так было, есть и будет, а тут на наших глазах меняется вся жизнь. Помним мы свадьбы при капитализме, а при социализме, который освободил трудящегося человека, понятно, и свадьбы должны быть другими. Только мы еще не знаем какими, вот что.

Резиденция Национального комитета расположилась в старом школьном здании, и посему каждый из свадебных гостей запечатлел в своей памяти епископскую шапочку и длинную благообразную бороду Яна Амоса Коменского, бледно-зеленый бюст которого красуется над входом. Председатель Национального комитета, шахтер, с поклоном подает всем руку, отчего эмблема государственной власти на трехцветной ленте через плечо раскачивается, как маятник. Шахтер еще не привык к роли представителя народной власти, и тяжелая бронзовая медаль на ленте смущает его; он то и дело поглядывает на нее, потом на кого-нибудь из свадебных гостей и с виноватой улыбкой пожимает плечами. Но вот он зашел за обыкновенный канцелярский стол — церемония совершается в канцелярии комитета, только стулья расставили вдоль стен да кафедру отодвинули под государственный герб, поближе к портрету президента, — и французская тетка подтолкнула к этой кафедре жениха с невестой: