Наталия Терентьева - Феечка

Я ходила по территории, пока совсем не стемнело, и фотографировала заросшие беседки, старые советские надписи, облупившиеся картины детской жизни того времени, оригинальную фреску – матрешек в пионерских галстуках. Когда стало темно, те, кто не хотел напиться до потери разума, сбились кучкой, развели костер, нагрели воды, стали пить чай с припасами, которые некоторые москвичи взяли из дома. В чай кто-то умный вылил целую бутылку вина. Но на холоде никто не запьянел. А потом, чтобы как-то занять себя, мы стали играть в «ассоциации». Мы часто играли так в школе, когда были младше, потом перестали.

Сейчас, с новыми однокурсниками, некоторых из которых я еще путала по именам, играть в «ассоциации» было и трудно, и увлекательно одновременно. Не мешала дружба – никто еще толком не подружился, людей плохо знаешь и ловишь только внешние, но иногда очень важные детали и находишь какой-то зримый образ для определения сущности этого человека.

Я помню, что Антон тогда загадал меня. Он сказал, что этот человек похож на дюны в конце июля. Никто не понял, что это я, прежде всего я сама. Когда никто не отгадал, и Антон сказал, что имел он в виду меня, кто-то из наших совсем неразвитых спросил его, что такое дюны. Он ответил, что песок. Тогда еще кто-то спросил, почему в конце июля. Он ответил – потому что тепло. А я удивилась и немного обиделась. Я, что, похожа на теплый песок? Пусть и белый. Потом я нашла фотографии и поняла, что он имел в виду. Я тоже не была на той Балтике, как и многие, там, где бесконечные песчаные пляжи и густые сосновые леса. Слово «дюны» я, конечно, знала, но не представляла в точности, что это белые чистые песочные холмики, из которых растут молодые сосенки и большие сосны, а также сквозь песок пробиваются и кусты усыпанного большими розовыми соцветиями шиповника, и крохотные фиолетовые фиалки, и колоски, похожие на пшеничные, и пышные полупрозрачные шапки гипсофилы. Красиво, необычно, но при чем тут я?

Меня никто не отгадал, а вот Ульяну отгадали, хотя девочка, которая придумала ассоциацию, как мне показалось, ушла очень далеко в своих фантазиях. И тогда я впервые обратила внимание на Ульяну. Но теперь я бы не только согласилась с этой ассоциацией, но и сразу бы отгадала. Девочка сказала, что этот человек похож на огонь, заточенный в ледяной цилиндр. Оставили фонарь с большой свечой в снегу, и он там примерз, весь покрылся изморосью, заледенел. А огонь внутри продолжает гореть. Конечно, я Ульяну не знала и не догадалась, что речь – о высокой яркой девушке с темными волосами и большими выразительными глазами. Почему – во льду? Мне так сначала не показалось. А теперь я понимаю, что общаюсь с ней близко уже почти месяц, была у нее дома, знаю, кто ей нравится, и ровным счетом ничего не могу о ней понять.

Мне Андреев ничего не написал. Наверное, он думал, что мы закадычные подружки, и у нас все вместе. Но я хотела убедиться, что мне не показалось – он как-то очень неформально со мной общался, вдруг увидев меня. И я взяла и сама ему на следующий день позвонила.

– Сергей, я тоже завтра нужна? – так прямо и спросила я.

– А ты не можешь прийти?

Мне показалось, что он спросил это очень расстроенно.

– Могу.

– Тогда приходи. Ко мне, не в студию. Там ремонт начался, пока снимать нельзя.

Я слышала, что Андреев улыбается в трубку, и хотела еще что-то сказать, но не знала – что.

Весь оставшийся день у меня в ушах звучало его «Тогда приходи… ко мне…». Спутать это невозможно. Слова можно спутать, а тон – нет. Таким тоном говорят только с теми, кто тебе очень и очень нравится. Или даже больше. И вообще… Он сказал не «приезжай», а «приходи»… Он точно что-то другое имел в виду…

Я до последнего надеялась, что Ульяна завтра не поедет. И я поеду к Андрееву одна. И пусть там будет Сема и еще какой-то оператор. Но просто… присутствие Ульяны не будет мне мешать заглянуть ему в глаза… и ему – тоже… И я его слегка загримирую, чтобы он лучше выглядел в кадре… От одной этой мысли у меня начинало стучать сердце… Ведь мне придется подойти к нему совсем близко, услышать его дыхание, прикоснуться к лицу…

Ульяна больше ничего не говорила, не спрашивала меня о завтрашнем дне. Ходили мы теперь по Университету все время месте. Она, обычно веселая и насмешливая, весь день была задумчива и сама почти не заводила разговоров.

– У тебя болеет мама? – все-таки спросила я.

– Мама? – немного удивилась Ульяна. – Ну да. Она часто болеет. Сидит дома и как-то… потерялась. Не знаю, чем ей помочь. Очень жалко ее. Все это совершенно незаслуженно. Если бы отмотать время назад, я бы как-то постаралась вмешаться… не знаю как… Я ведь маленькая была… когда она так об отце переживала, что заболела, и всё тогда пошло наперекосяк. Мне кажется, ей было тяжело жить со своей тайной. Она сама придумала его смерть, и поэтому даже со мной не могла поделиться, как ей тяжело. Это ее и подточило изнутри.