Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

Ёнок, обратив свой взгляд на далекие горы, прошептала обветренными губами:

— Мам, ты правильно сделала.

В середине сентября осеннее небо очистилось до самых высот. Нежно дул ветерок, слегка шевеля траву и деревья. Прекрасно дополняя панораму города, за каналом Пандэ гордо возвышалась гора Ёнхвасан. Казалось, что ее вершина достигла небес. Склоны гор начали наряжаться в желтые и красные осенние цвета. Море стало кристально-синим. Одинокий паром, покачиваясь на волнах, медленно пересекал залив.

— Может, нам тоже поплыть на пароме? — спросила Ханщильдэк, обращаясь к Юн.

— Да нет, лучше пойдем через туннель, а по пути почтим и Будду.

Две пожилые женщины, одетые в простую одежду, неторопливым шагом семенили по дороге, шурша шелковыми юбками. Они спустились в туннель, проходящий под морским дном, и некоторое время шли по нему. Туннель резко повернул налево, и поступающий извне свет померк. Женщины оказались в кромешной темноте.

— Видно, свет отключили, — голос старушки Юн, гулко отразившийся от бетонных стен, подхватило эхо, которое понеслось все дальше и дальше в глубину туннеля.

— Свет не погас. Вон там есть еще одна лампа.

Вдали на потолке женщины разглядели тусклый свет лампы. Старушки взялись за руки и, нащупывая дорогу впереди себя, стали продвигаться вперед. Вода хлюпала у них под ногами. Хотя насос и откачивал воду из туннеля, она никогда не высыхала, и в туннеле было очень влажно.

— Хвала Будде! — с мольбой произнесла гулким голосом старушка Юн, — послушай-ка.

— Чего?

— Когда мы умрем, наши души тоже будут проходить по такому темному туннелю?

— Наверно.

— Мне кажется, что дорога на тот свет точно такая же, как в этом туннеле… Хвала Будде! Хвала Будде…

Привыкнув к темноте, женщины отпустили руки и пошли самостоятельно, читая вслух буддистские молитвы.

— А знаешь, еще что? — заговорила Юн.

— Что?

— Нам с тобой уже немного осталось. Пришло время и нам готовиться к следующей жизни, пришло время очистить нашу душу. Но позволит ли нам это жизнь? Ц-ц-ц… Когда мы только успели постареть? Для чего я прожила эту жизнь? Как грустно…

— И вы тоже грустите и сожалеете о прошлом? — поинтересовалась Ханщильдэк.

— Конечно. У богача своя грусть, у бедняка, который прожил жизнь в хижине, своя. Есть ли кто на свете, кто бы не грустил?

— Если уж вы грустите, тогда что мне остается?

— Когда приходит человеку время уходить с этой земли, он уходит с пустыми руками, совершенно нагой. И зачем он, спрашивается, столько жил, страдал и мучался?

— Говорят же, что на этом свете мы расплачиваемся за грехи нашей прошлой жизни…

Женщины снова начали читать молитвы. Так они прошли весь туннель и вышли на ровное, залитое ослепительным светом пространство. К храму Ёнхваса белой узкой ниточкой вела дорога. Слева на прибрежных полях работали крестьяне. Несколько ребятишек выкапывали ракушки на берегу моря. Земля вся была покрыта опавшими листьями. Осень достигла и гор. Меж оголенных деревьев в лесу мелькала похожая на бурундучка детская фигурка, собирающая желуди.

Юн и Ханщильдэк переночевали в храме и, воздав рассветные молитвы, покинули храм. Они спустились с горы, на которой находился храм, и подошли ко входу в туннель, напоминающему разинутую пасть великана. Приблизившись к селу Гансанчон, в котором обособленно жили японские вдовы, путницы остановились на распутье трех дорог, услышав жалобный детский голосок:

— Ворона-воронушка! Прошу тебя, помоги маме принести много риса. Ворона-воронушка, принеси в наш дом побольше денег! — полураздетый ребенок, справляя нужду, сидел на двух деревянных перекладинах аккуратно вырытой отхожей ямы, выкрикивал молитву пролетавшей мимо вороне.

— Ай-гу… бедное дитя, — сочувствующе пробормотала Юн.

У дороги бок о бок стояли две хижины, вокруг которых не было даже ограды. На почерневших соломенных крышах, которые, по всей видимости, не поменяли прошлой осенью, обильно росла трава. Увядшая лоза пака бесхозно валялась на земле. Во дворе монотонно стучал ткацкий станок, за которым сидела женщина и ткала сети.

— Ворона-воронушка, прилети к нам! — ребенок всем телом подался за полетом вороны. Он так сильно наклонился, что потерял равновесие и упал в отхожую яму.

— Ай-гу! Да чтоб тебя! — женщина бросилась к ребенку. Все это случилось, когда Юн и Ханщильдэк проходили мимо ее дома.

Ребенок барахтался, застряв наполовину в дыре отхожей ямы. Женщина схватила его за шиворот и одним махом вытащила. Весь в дерьме, ребенок плакал, лежа на земле. Женщина ковшом зачерпнула воды, облила его и громко выругалась с отвращением. Оставаясь лежать, ребенок жалостливо всхлипывал и плакал. Две пожилых женщины искренне сочувствовали женщине, но им ничего не оставалось, как только наблюдать эту сцену.