Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

— А что тут такого? Разве ты не знаешь, что надо есть, чтобы жить? — ответила ей Ённан, тщательно завернула хурму и протянула Ёнок, чтобы та передала ее младшей сестре Ёнхэ.

— Ах ты, господи! Вы только посмотрите на эту обжору! Мать из-за нее слегла, а эта бесстыжая по базару шастает, — прицокивая языком, причитала хозяйка соседней лавки, продававшая салаты.

Услышав эти слова, хозяин рисовой лавки добавил:

— Эге, да аптекарь из-за своих дочерей по миру пойдет. Жена вора стала вором. Что же тогда ожидать от жены наркомана? Если так пойдет и дальше, разорение не за горами.

— Говорят же, что и бабник, и игрок могут сколотить капитал, но только не наркоман. Потому что бабник может встретить хорошую жену, а игроку может повезти, и он выиграет, а вот наркоман проматывает абсолютно все. Если женщина ест вне дома, она изменит своему мужу, а если мужчина ест вне дома, он станет вором.

Ёнок захотела заткнуть уши, чтоб только не слышать этих оскорблений, Ённан же оставалась невозмутимой; она даже и не знала, что бранят именно ее.

— Она совершенно не похожа на свою мать, — продолжали обсуждать Ённан люди.

— Ёнок схватила за руку Ённан и вместе с ней убежала с рынка.

— Сестрица! Да как же ты себя ведешь?

— А что тут такого?

— И не стыдно тебе?

— Что за чушь ты несешь? Почему это мне должно быть стыдно? С чего это я должна сидеть дома? У меня что — ребенок дома плачет или любимый муж дожидается? Тьфу! — опять усевшись на дорогу, огрызалась Ённан.

— Ну, пожалуйста, сестрица! Хватит тебе побираться на рынке. Я тебе пошлю домашней еды.

— На рынке вкуснее. На что глаз положила, то и съела.

От возмущения Ёнок не нашлась что ответить.

— А ведь Хонсоп женился в Сеуле-то, да? — вдруг сказала Ённан. — Да я ему своими же руками шею переломаю. Чем наша Ёнбин хуже? А? И хороша, и умна, и добра… — загибая пальцы, стала она перечислять достоинства сестры.

Хотя на Ённан и были старые, рваные, никуда не годные одежды, она все равно была прекрасна, как и прежде, а ее пухлые щеки и плечи были невероятно соблазнительны.

— Этот болван Хонсоп еще пожалеет об этом. Где он еще найдет такую девушку, как наша Ёнбин? Наша Ёнбин такая, что любой захочет жениться на ней, — Ённан громко расхохоталась, словно уличная девка.

Ёнок с открытым ртом смотрела на хохочущую сестру, возмущаясь в душе ее неисправимым поведением, но она не могла сердиться на Ённан за ее искренность. Та, наконец, встала, подобрав подол своей юбки и, пристально оглядев Ёнок, спросила:

— Ёнок, ты в монастырь собралась, что ли?

— А что? — смутилась Ёнок.

— Женщина должна следить за собой, ты же не пацан.

— Обо мне не беспокойся, на себя посмотри лучше.

— Я уже замужем, никто мне и слова не скажет, как я выгляжу. Ах да, я слышала, что ты вроде бы замуж за Гиду собралась?

Ёнок с грустью отвернулась. Ее лицо омрачилось тенью сложных чувств, но эта печаль только украсила ее черты. Вероятно, именно по этой причине Ёнок стала худеть в последнее время.

По весне Ёнхэ переехала к Ёнбин в Сеул, где Ёнбин работала учителем в женской школе «S». Ёнхэ к этому времени уже закончила начальные классы, и Ёнбин устроила ее в государственную школу в средние классы. В Тонёне с отцом осталась одна Ёнок.

После пропажи корабля «Намхэ» аптекарь Ким переоборудовал свои рыбацкие территории около островов Джони и Хасан и снова позвал Гиду в качестве руководителя делом. Но ни зимой, ни весной ловля так и не принесла никакого дохода. Все недоумевали, почему. То ли рыба стала не та, то ли морское течение изменилось. Рыбаки верили, что на них осерчали морские духи, и требовали исполнить церемонию жертвоприношения, чтобы умилостивить их.

Прошлой осенью аптекарь Ким устроил большое служение в храме Ёнхваса за упокой душ пропавших без вести с корабля «Намхэ». Все окончательно убедились в кораблекрушении, так как не смогли найти тела погибших.

— Я рыбачу вот уже двадцать лет, но за все это время не было такого бедственного года. Море как будто вымерло, такого неулова никогда еще не бывало, — с грустью говорил старый рыбак Ём. Он понимал, что без хорошего улова не могло быть ни прибыли, ни хорошего настроения у моряков.

Что бы ни говорили суеверные моряки, Гиду не верил в силу церемонии приношения богам. Приносили жертвы богам или не приносили — улова все равно не было. Он рассчитывал только на свои силы. В последнее время он серьезно стал подумывать о том, чтобы оставить рыбную ловлю. Неприятное предчувствие о скором разорении аптекаря не покидало его.