Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

— Я не могу сейчас так думать. Наоборот, мне кажется, что кто-то проклял меня.

— Какие страшные слова ты говоришь! — с серьезным выражением лица упрекнула Кейт. — Ёнбин, может, мы вместе помолимся? Доверим Богу все несчастья, которые произошли с твоей семьей, помолимся за твою боль и печаль? — Кейт слегка постучала по плечу Ёнбин.

Ёнбин мотнула головой:

— Я не буду молиться. Как я могу призывать Господа, когда моя душа до краёв наполнена ненавистью и разочарованием?

Кейт склонилась в молитве и помолилась одна. Потом встала и, спокойно улыбаясь, посмотрела на Ёнбин.

— Вы сказали, что я молодое дерево? — спросила ее Ёнбин.

Кейт кивнула.

— Нет, вы ошибаетесь! — Ёнбин вскочила с места. — Я ухожу.

Кейт в упор посмотрела на Ёнбин.

— Мисс Кейт, простите меня. Я приду к вам, когда обрету мир в душе.

Кейт молча кивнула.

— Спокойной ночи!

Ёнбин толкнула дверь и вышла на улицу. Все вокруг было залито бледным лунным светом. Ёнбин побежала вниз по склону холма.

«Бедная Ёнбин», — подумала Кейт, провожая взглядом убегающую Ёнбин, затем закрыла окно и села в раздумье.

Ёнбин вернулась домой с видом, как будто ничего с ней не произошло. Вошла через задний двор. В доме было темно и тихо, словно в нем не было ни души. Она села на веранде, подняла глаза к небу и стала вспоминать разговор с Хонсопом во дворе Сэбёнгвана и разговор с Кейт. Теперь ей казалось, что все это произошло так давно, она вспоминала все случившееся, как немой черно-белый фильм. Только что увиденные картины удалились от нее, но душу все еще переполняла мучительная грусть. После того как она назвала Хонсопа чужим, в ней зародилось чувство опустошения и крайнего одиночества.

— Госпожа Ёнбин?

Она повернулась на голос.

— А, это ты Ёмун?

— Да, я. Вас матушка зовет, — из темноты вышла девушка-служанка Ёмун.

— Хорошо, сейчас приду.

Ёнбин вошла в свою комнату, включила свет и посмотрелась в зеркало. Глаза были красные, но то, что она плакала, не было заметно. Она вышла из комнаты и прошла к матери. Ёнхэ уже спала, Ёнок и мать сидели друг против друга.

— Куда это ты ходила?

— К мисс Кейт.

— Слышала что о Донхуне?

— Да, Ёмун говорила…

— В пруду ничего не нашли, — думая, что Ёнбин не знает, сказала Ханщильдэк и, подчеркивая свою уверенность в невинности Ёнсук, продолжила: — моя дочь не может так поступить со своим дитем.

— Конечно, нет. Наверняка нашлись те, кому стало завидно, что у вдовы хорошее состояние, — сухо отрезала Ёнбин.

Лицо матери просветлело:

— И для чего только нужно людям распускать такие слухи? Они обязательно будут наказаны за это. Я просто уверена, что у них нет ни единого доказательства, чтобы обвинять мою дочь.

— Раз вины нет, значит, все скоро закончится. Мама, вы бы поели что-нибудь, а то совсем ослабели.

— Да-да, ты права. Мне еще долго жить. Выдам вас всех замуж, увижу, как вы хорошо живете, и умру, — произнесла мать слабым голосом, как бы предчувствуя близость смерти и все равно смутно надеясь на какое-то чудо.

Ёнбин, в глубине души подавляя свое одиночество и грусть, упросила мать лечь и заснуть. А потом вместе с Ёнок вернулась в свою комнату.

Тело утопленного ребенка так и не нашли в пруду. Когда дело обрело публичную огласку, жена врача, пораженная таким оборотом событий, чтобы спасти своего мужа, заявила, что он никакого отношения к убийству ребенка не имеет. Через некоторое время, когда никаких весомых причин для того, чтобы обвинить в преступлении Ёнсук и врача, не было найдено, их освободили.

В день освобождения Ёнсук толпа любопытных скопилась у крыльца жандармерии. Дети залезли на деревья, чтобы лучше видеть, старики же кричали на давящую сзади толпу:

— Что толкаетесь-то? Мы тоже хотим видеть!

День освобождения Ёнсук из-под стражи совпал с днем работы рынка. У жандармерии столпились торговцы, пришедшие с холма Джандэ, люди с островов, и учинили большой скандал.

— Что это вы так кричите? Да объясните же мне, наконец, что стряслось-то? — пытался узнать правду какой-то селянин с корзиной, наполненной овощами.

— Вон, полюбуйся на эту сволочь. Убийца она.

— Что-о? Убийца?

— Нагуляла на стороне ребенка, да и убила его своими же руками! Сволочь этакая.

— Приговорить ее к смерти — и все тут!

— Конечно, приговорить! Но ты только посмотри: она снова свободна и выходит из тюрьмы, как ни в чем не бывало!

— Как же так?