Виталий Науменко - Бедность, или Две девушки из богемы

84

шнурка. Вам бы только трахаться! А хочешь трахаться — плати!

Думаешь, мне нравится этот мудак? Зато он платит столько, сколько

я стою, и не учит меня жизни! А тебя я терпеть не могу, потому что

у тебя, о чем не спросишь, на все готов ответ. А на хрена мне твои

ответы, если я к тебе вопросов не имею. Потусовались, до свиданья.

Свидание на балконе! Кто тут пошляк? Шекспир? А вот и нет —

Сережа Ненашев у нас пошляк. И трус, — крикнула она вдогонку.

Может, чтобы добить.

(Сережа вспомнил разговор при знакомстве с Семеном, и даже

зная, что ложь это, неправда, он чувствовал себя трусом, потому что

проиграл, а проиграл, потому что победа была чем-то из пластилина, мечт и восторгов. Он не боялся ничего физически, он боялся быть

трусом в том, что никогда ничего не противопоставит такого рода

монологам. Сдастся и уйдет.) Он обернулся.

— А как же любовь? Мы ведь любили друг друга. В кино хо-

дили, на Кустурицу.

— Вся твоя любовь — как до койки меня побыстрее дотащить.

А я хочу хорошо выглядеть, нормально одеваться. Жить в таком

месте, где не надо очередь в душ занимать с шести утра! И ходить

в ночные клубы, в «Экзосферу», а не на Кустурицу. И там самой

выбирать себе, с кем спать.

Униженный Сережа закричал странным, каким-то не своим

голосом:

— Да ты проститутка!

— Я не проститутка. Я хочу по-человечески жить, а не таскать

на себе взрослого ребенка!

— Ты стерва, Женя!

— А ты зануда! Убила бы! — Моисёнок готова была скинуть

его с крыши.

— Быдло!

— А ты нищий! Ты никто и нигде!

Сереже еще ни разу не было так плохо. Всё пропало. Вся

страсть его была химерой, он создал женщину своей мечты, но, оказывается, ставил эксперимент на самом себе. Кроме того, Сережа

понял: нельзя обожествлять любое существо, которое родилось

тем же способом, что и он сам.

85

— Катись, я говорю! — закричала Женя, — я твою морду видеть

не могу. Что ты ко мне привязался? Медом намазано? Здесь? Где?

Или никто больше не дает?

Сережа встал, в нем взыграла смесь глупости и благородства, а это одно и то же:

— Я уйду, но знай, что я всегда буду любить тебя, — сказал он.

— Да хоть до пенсии люби, улюбись, главное, чтобы я тебя не

видела больше! Никогда не видела. Так часто бывает. Люди встре-

чаются, а потом никогда не встречаются. И оба счастливы. И ура.

И все. Куда ты прешься, грязный, по ковру?

С этим, раздавленный, уничтоженный, разбитый, но живой, Се-

режа вышел за дверь, как выходят в окно или с Иркутского моста…

Спускаясь по лестнице, он услышал приближающееся снизу

мерное позвякиванье. Мимо него, отдуваясь, тяжело дыша, просле-

довал неимоверно пузатый мужик в футболке с надписью «Чикаго

булз» и двумя прозрачными пакетами, где перекатывались бутылки

пива. Новый Женин бойфренд. Сережа специально остановился и

поглядел ему вслед.

— Куда же вы спустились с этих горних пастбищ! — мысленно

процитировал он слова Гамлета.

На улице его преданно ждал андрогин.

— Нету выпить? — спросил Сережа.

— Нет. Тут мертвая зона. Нужен сталкер.

— Пойдём на свет «Жигулей».

САМАЯ ДЛИННАЯ ГЛАВА

Это действительно самая длинная глава, поэтому автор пред-

усмотрительно разбил ее на отрезки, равные семи количеству дней, если отсчитывать их по иркутскому времени, начиная с двенадцати

часов ночи.

1.

Сережа кое-как вылез из вагона, осоловело огляделся по сто-

ронам. Он даже не удивился, что его встречал Костя. «Может быть, 86

я ему звонил. Да нет, он не оставлял ни телефона, ни визитной

карточки. Или я запомнил его номер наизусть?».

— Ну и память у вас, Сергей Сергеевич, — Костя подхватил его

под руку, — вызвонили меня среди ночи: «Костя, встречай, ничего

не вышло», и эти жуткие подробности… Вы сразу домой?

— Да. А кот, то есть тетя нашлась?

— Не нашлась, но ее видели. Якобы она кормила в Солнечном

котов, а потом там же играла им на рояле. Что за ребячество! Да-

вайте рванем в «Рюмочную» на Преображенской в вашем любимом

красном трамвае.

Они сунулись в «Рюмочную», но там стояли такие гвалт и

перегар, что их как будто отбросило назад — прямо на директоршу

местного издательства, бывшую уборщицу, дослужившуюся до

высоких, потому скользких постов. Месяц с небольшим Сережа

подрабатывал в ее издательстве курьером.

— Ненашев, это вы? Вас сегодня трудно узнать. Опять взялись

за старое?