Стюарт О’Нэн - К западу от заката

— Картина должна быть современной и серьезной, но при этом душевной. Нужно, чтобы зритель сочувствовал всем троим, иначе ничего не выйдет.

Скотт собрался было сказать, что с Джоан Кроуфорд добиться этого будет невозможно, однако только кивнул, помечая что-то в блокноте.

— Под вопросом еще место съемок, чем зарабатывает муж и все такое. Героиня необязательно должна быть секретаршей, пусть будет хоть пианисткой или занимается наукой; главное, зритель должен ее полюбить или, по крайней мере, понимать, что ею движет.

— Любовь? — предложил Скотт.

— Не торопись. Девушку сыграет Мирна Лой.

Худший расклад трудно было придумать. В молодой героине должна чувствоваться хоть тень невинности, в них всех даже, иначе публика возмутится. По личному опыту Скотта, влюбленные беспомощны, и если только сердце их не кристально чисто, чувства заставляют их думать лишь о себе, отгораживаться от мира, заботиться о собственном счастье — и гори оно все огнем. Он сам чуть не совершил подобную ошибку с Лоис Моран. В то лето в Жюан-ле-Пен он чувствовал то же убийственное безразличие со стороны Зельды, а сейчас — со стороны Шейлы. Как показать холодность, охватывающую мужа, не вызвав к нему презрения?

Скотт был волен кроить историю, как ему вздумается, и поначалу это только осложняло задачу. С другой стороны, теперь он был сам себе господин. Работа под началом Стромберга была сродни повышению, как все говорили, и Скотт понимал почему. В отличие от Манка, который сталкивал сценаристов лбами, чтобы делать все по-своему, Стромберг отступил и предоставил Скотту самому решать, как рассказать историю.

В первую очередь нужно было решить, что делать с Джоан Кроуфорд. Он изучал ее игру, будто готовясь к экзамену, вместо обеда ходил в мерцающей полутьме старой проекционной Тальберга и, взяв с собой только бутылочку колы и пепельницу со сколами, следил за излучиной бровей Кроуфорд, пересматривая ее ленты: «Одержимая», «В оковах», «Забывая про всех других», — пытаясь найти ее сильные стороны. Красивые скулы, одежда всегда выгодно подчеркивала фигуру, но играла она неестественно. Образам битых судьбой женщин недоставало глубины, полутонов. Счастье выражала делано широкой улыбкой, а ярость гарпии, в которую впадали ее обманутые героини, казалась не только фальшивой, но и смешной. Кроуфорд постоянно переигрывала, все у нее выходило слащавым. За одним только исключением.

Где-нибудь в середине любой картины героиня непременно решала забыть о разбитом сердце и начать новую жизнь. Без семьи и друзей заработать на хлеб можно было разве что черновой работой. И вот она, стиснув зубы, трудилась прачкой, посудомойкой, драила полы. Поначалу приходилось тяжело, однако в конце концов девушка вставала на ноги, причем Скотта поражала неподдельная решительность и достоинство, с которыми она стремилась к цели. Вот что делало Кроуфорд звездой, а не плаксивые истерики. Под свободными, ниспадающими платьями от Эдриана [102] Гилберт Эдриан (1903–1959) — модельер и художник по костюму более чем 250 фильмов студии «Метро-Голдвин-Майер». скрывалась несгибаемая практичная женщина. Значит, и в «Неверности» у нее должен быть твердый характер, может, даже потверже, чем у мужа. Да, определенно, причем это надо дать понять с самого начала. Леди Макбет, сама толкающая его в объятья секретарши, хотя и не из честолюбивых побуждений, реформатор, гуманист.

— Разрыв не подкосил ее, — объяснял Скотт свою мысль Стромбергу. — В отличие от него. Когда муж осознает, что натворил, только она может решить, простить его или нет, и это логично — она ведь главная героиня. Зритель примет любой ее выбор.

— Ну а секретарша?

— Искренне его любит, она же совсем ребенок. Маленькая наивная девочка из захолустья. Ей придется тяжелее всех.

Стромберг задумчиво курил трубку.

— Сколько уйдет на черновик?

— Недель шесть.

— Даю тебе восемь. Напиши что-нибудь стоящее.

Две недели оказались нелишними. К концу первой готова была только первая сцена. Растянутый свадебный прием в саду на крыше роскошного нью-йоркского отеля «Уолдорф», где Скотт когда-то танцевал под звездами с Джиневрой. Из соседнего здания две пожилые дамы следят за парами в бинокли и перемывают им косточки. Приглушенная музыка, в кадре карамельные фигурки на праздничном торте, молодожены выходят на середину для первого танца, довольные родители аплодируют, подружка невесты прогуливается под руку со своим воздыхателем между клумбами, на фонтане целуются ангелочки. Камера перемещается на Кроуфорд и ее мужа, стоящих поодаль. Оба смотрят на простирающуюся внизу бездну Манхэттена, каждый погружен в свои мысли.