Стюарт О’Нэн - К западу от заката

— Сожалею.

— Спасибо. Ей некоторое время нездоровилось. Теперь, можно надеяться, ей лучше.

— Я рада.

Скотт говорил доверительно, она — сочувственно.

— Это она? — спросила Фрэнсис, показывая на фотографию Скотта и Шейлы в «Коконат-Гроув».

— Нет, это просто друг.

— Очень красивая.

— Согласен, — ответил Скотт, подмечая извечную женскую предвзятость по отношению к чужой красоте.

Он продолжал посылать Шейле розы с взволнованными записками. Печатая страстные мольбы Скотта, Фрэнсис, наверное, думала, что попала в фарс времен английской Реставрации, но вида не подавала. В пятницу, представляя их друг другу, Скотт ощутил то же волнение, что и за первым ужином с Шейлой и Скотти в «Трокадеро», а потом — облегчение, когда женщины нашли общий язык.

— Она очень молода, — позже сказала Шейла.

— Ты говоришь так, будто это плохо.

— Я говорю, что девушки в этом возрасте очень впечатлительны. И она тобой восхищается.

— А разве нечем?

— Есть, когда не ведешь себя как последний осел.

— Ты, видимо, хотела сказать «козел».

— Вот как сейчас, например.

Скотту не хотелось это признавать, но всю неделю, пока Фрэнсис была рядом, он не особенно скучал по Шейле. Теперь он много работал — перед ним открывался Голливуд Стара, совершенно иной мир. Он просыпался рано и начинал писать, чтобы к приходу Фрэнсис ей уже было с чем работать. К обеду Эрлин заваривала мятный чай и подавала его на тенистой веранде с видом на бассейн, ставила себе стул и обмахивалась фартуком, чтобы почувствовать хоть дуновение ветерка. Холмы приобрели цвет запеченного пирога. Вдали возвышались заснеженные вершины, дающие ложную надежду на прохладу. Несмотря на запрет, Скотт выкуривал единственную за день сигарету, и они слушали стрекот невидимых в кронах цикад.

— Ну, — говорила Эрлин, когда он докуривал, — пора и за дело браться, — и собирала тарелки на поднос.

Жизнь Скотта текла размеренно и сосредоточилась только вокруг романа. В самое пекло он оставался в доме и предавался мечтам, не покидая собственной тюрьмы. Если же требовалась книга из библиотеки или рецепт врача, за ними ездила на отцовском «Понтиаке» Фрэнсис. Скотт мог вызвать ее в любое время дня и ночи, подняв с постели, чтобы продиктовать список дел на завтра. Он просил ее отвезти цветы Шейле и выбрать открытку на день рождения Зельды. Не было такого поручения, которого бы он ей не доверил. Фрэнсис стала его поверенной, ходила за него в банк и на почту, получала телеграммы. Будь она аферисткой, могла бы оставить его без гроша без малейших усилий.

Без работы он был стеснен в средствах, и по мере того, как недели шли, а счета все приходили, сбережения таяли на глазах. Через месяц приезжала Скотти, и нужно было платить за ее обучение. Платить было решительно нечем. Скотт упрашивал Обера разослать рассказы куда только можно, но встречал тот же безразличный отказ. Свони говорил, что в это время года к студиям не подступиться. На лето город пустел, все уезжали в Малибу или на север, к озеру Биг-Бэр.

Когда Скотт уже совсем отчаялся, дочь написала, что ее статью о разнице их поколений купили в «Мадемуазель» [167] «Мадемуазель» — женский журнал, издававшийся с 1935 по 2001 г. Публиковал рассказы Трумена Капоте (1924–1984), Уильяма Фолкнера (1897–1962) и др. . Выйдет в следующем месяце. Не купит ли он ей экземпляр?

«Поздравляю, — телеграфировал он. — М-ль хорошее начало. Je taim. Папа».

Скотт гордился дочерью, однако настроение все равно было мрачным. Он знал, что эта мысль не делает ему чести, но подозревал, что журналу больше приглянулась громкая фамилия Скотти. И догадка эта оправдалась, когда он прочел статью. В основном там говорилось о старомодности и отмирании взглядов его ровесников, наравне с чарльстоном и самогоном. Скотти он сказал, что его восхитило ее остроумие, и тактично предложил отредактировать статью, рассказав и о бесспорной преемственности двух эпох.

«Если не брать в расчет страшное потрясение, каким была война, — написал он, — различий не так уж много. Ты, конечно, не можешь этого знать, но между 1920 и 1939 годом общего больше, чем между 1913 и 1919-м, так же как и по окончании грядущей войны 1939 год окажется миром, навсегда ушедшим. К приходу нового мира мне посчастливилось уже достичь возраста, когда можно смотреть на него объективно и оценивать его достоинства и абсурдность».

Он думал, что Скотти, как обычно, пропустит его слова мимо ушей. И все же, как отец, он был обязан предостеречь ее от крайностей.