Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Сообщив школьникам свое имя, отчество, фамилию, Ветлугин сказал, что не станет устраивать традиционную перекличку, познакомится с ними во время урока.

В портфеле лежала тетрадь с планом-конспектом, к которому не смог бы придраться даже самый искушенный методист. Ветлугин внезапно почувствовал: надо отказаться от привычной схемы и привычных толкований. Его не испугали ни грозные статьи о литературе в газетах и журналах, ни наставления и предостережения некоторых институтских преподавателей. В прекрасном он видел прекрасное, в гадком — гадкое и хотел, чтобы то же самое видели ученики. Жестокость на войне воспринималась им как вынужденная необходимость; равнодушное отношение к человеку в мирное время казалось преступлением. Ветлугин делил всех людей на своих и чужих. Чужими были враги, уголовники, предатели, остальных он мысленно называл своими, возмущался в душе, когда свой, стремясь возвыситься, втаптывал в грязь честного человека, когда хорошие люди не находили общего языка. Русская литература призывала любить людей, понимать их, и это находило отклик в сердце Алексея Николаевича Ветлугина.

По плану-конспекту он должен был провести опрос. Однако два первых урока убедили Ветлугина, что в этой школе ребята имеют самое поверхностное представление о русских писателях и их книгах. Во время большой перемены он чуть было не выразил Василию Ивановичу свое возмущение, но в самый последний момент вспомнил: директор не скрыл, что с грамотностью, а следовательно, и с преподаванием литературы в школе неблагополучно.

Стараясь не смотреть на Анну Григорьевну, вытиравшую большим носовым платком потное лицо, Ветлугин отступил к доске и стал читать наизусть стихи. Читал он хорошо, и стихи были прекрасные, и очень скоро в глазах школьников появился блеск, а некоторые из них даже приоткрыли рты.

— «К чему невольнику мечтания свободы? Взгляни: безропотно текут речные воды в указанных брегах…» — разносился по классу взволнованный голос Ветлугина. Когда стихотворение было прочитано до конца, он спросил: — Кто написал эти строки?

— Наверное, Пушкин или Лермонтов, — пробормотала одна из девочек.

— Нет! — воскликнул худощавый мальчишка в поношенной рубахе с расстегнутым воротом. — Эти стихи написал кто-то другой.

— Кто?

Мальчишка виновато вздохнул. Ветлугин попросил его назвать себя и удивился: Колька Рассоха был в его представлении совсем другим.

— Ты прав, — торжественно сказал Ветлугин, — не Пушкин, не Лермонтов и даже не Некрасов. Эти стихи написал Баратынский.

— Не слышал про такого, — обескураженно пробормотал Колька.

— Я уже понял это. — И Ветлугин стал рассказывать ребятам о Баратынском. Он увлекся, на какое-то время позабыл о них. Потом увидел их лица и понял, что построил урок правильно. Это еще больше вдохновило его. На Анну Григорьевну он старался не смотреть, а когда все же взглянул, то убедился — она слушает его с вниманием.

Сразу после урока Василий Иванович позвал жену в свой кабинет, нетерпеливо спросил:

— Ну?

Анна Григорьевна развела руками.

— Почти двадцать лет работаю в школе, а такого еще не видела.

— Значит, плохо?

— Погоди, погоди… Я совсем не это хотела сказать. Его урок не похож на те, на которых мне раньше приходилось бывать. Никто не шелохнулся, когда он рассказывал. Да и сама я, признаться, уши развесила. Одно мне не понравилось: по классу, будто по парку, ходит, на парты верхом садится, жестикулирует, ребят на «вы» называет.

— Ага, ага, — прогудел Василий Иванович. — По классу разгуливать не положено, на парты садиться нельзя, да и наших мальчишек и девчонок рановато на «вы» называть. Надо будет предупредить его.

— Погоди, погоди, — повторила Анна Григорьевна. — Вот кончится четверть, тогда и сделаешь выводы…

Из школы Ветлугин вышел вместе с Валентиной Петровной и Ларисой Сергеевной. Показал рукой на чайную:

— Мне сюда.

Сельмаг торговал не поймешь как, чайная была открыта с раннего утра до полуночи. Сразу после приезда Ветлугин решил пообедать там, но только пополоскал ложкой первое и поковырял вилкой второе: в супе плавало что-то непонятное, гуляш был с душком. Он стал покупать в буфете консервы, печенье, пряники, одним словом, питался всухомятку.

Валентина Петровна сморщила носик.

— В нашей чайной грязновато и все невкусно.

— А я и не собираюсь обедать. Куплю что-нибудь, и полным ходом домой.

— Неужели сами готовите?