Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

– Помню, и что?

– Что такое merci beaucoup, я у взрослых спросил, а что такое «расшепнём» – нет. И так понятно: расскажем шёпотом. А «не расшепнём» – значит, будем кричать.

– В логике не откажешь. А я в детстве от тёти Ксении, Машиной и Катиной мамы, услышала выражение «тютелька в тютельку» и представила её перед зеркалом. Смотрит на себя: вот, значит, так всё и есть, тётенька в тётеньку.

– А я, когда слышал песню из другого кино:

там часто повторяется: кавота, кавота, и я думал, кавот – это зверь такой вроде бегемота, очень редкий, из Красной книги, иначе неинтересно ждать.

– А я слышала это:

и не понимала: что за варена, какой у неё круг?

– Может, варёный круг?

Таня, пожав плечами, спела:

Мы вошли под арку, соединяющую дома. Все арки в нашем городе были ветреные, но эта – чемпион: не знаю по какой причине именно здесь круглый год задувал такой сквозняк, что не каждый мог пробить его насквозь футбольным мячом или проехать на велосипеде. Несколько лет назад это было одним из наших любимых спортивных испытаний…

Наклонились вперёд и маленькими шагами, нарочно медля, прошли аэродинамическую трубу до середины. И здесь-то я остановился, пронзённый до пят внезапной мыслью.

– Таня!.. – сказал я, перекрывая гул и свист, – слушай…

– Что? – спросила она серьёзно, тоже что-то почувствовав. Я шагнул ближе, чтобы ветер не разнёс слова по всему посёлку, и спросил:

– Ты бы хотела полететь со мной?

– А можно?

– Я почему-то уверен, что твои родители отпустят. Надо поговорить с моими и с бабушкой, дедушкой. Билет ещё не взяли, на днях собираемся.

– Где я остановлюсь?

– Квартира трёхкомнатная, ты можешь в маленькой комнате, а я перекантуюсь в гостиной как-нибудь…

Под ногами с визгом и хохотом то ли пролетела, то ли прокатилась по ветру компания малышни. Мы поглядели им вдогонку, и в следующий миг Таня обхватила меня за шею.

– Санечка! Неужели правда? Фантастика! Спасибо тебе!..

– Подожди, Тань, – сказал я, чувствуя, как целый табун мурашек бежит по спине от её слов и прикосновения губ, – может, ещё и не получится.

– Да какая разница, получится или нет! Сейчас не выйдет, летом всё равно приеду. Главное ведь – желание, правда?

Мимо прошла женщина, одной рукой держа улетающие волосы, другой – развевающуюся сумку, и, кажется, покосилась в нашу сторону неодобрительно. Мы засмеялись, встали к ветру грудью и, растопырив руки, балансируя на весу, навалились на него так, что ещё чуть-чуть – и можно было упасть; Таня вдобавок изобразила «ласточку» и держалась непонятно каким чудом и, когда в сквозняке случился мгновенный перебой – с наветренной стороны мимо арки проехал грузовик, – скакнула вперёд на одной ноге и вновь непостижимо устояла. Весь остаток пути мы разговаривали о чём угодно, только не о возможном путешествии, будто могли спугнуть его преждевременной болтовнёй. Только возле своей парадной Таня вспомнила о нём:

– Извини, Саш, домой не приглашаю, я сегодня плохой собеседник. Буду сидеть и мечтать, спасибо ещё раз!

По пути домой я вынул из почтового ящика второе письмо Оксаны Ткаченко. Кроме самого письма, в конверт была вложена открытка с цветной фотографией молоденькой девушки в джинсах и рубашке, с микрофоном в руке, и записка с одним только вопросом: «Правда, похожа?!!» У девушки были продолговатые, бесстрашно распахнутые глаза, густая чёлка, прямой нос и мягкие губы в сочетании с чётко обрисованными скулами, а в целом она выглядела как уличный сорванец на границе взросления, – уже не полезет без раздумий на соседскую яблоню, а спросит себя, поступают ли так настоящие леди, и лишь затем полезет. Я вынул из стопки Таниных фотографий новенький портрет: и правда много общего. Françoise Hardy – было написано на открытке. Француженка, – догадался я, – наверное, Франсуаза. Харди?.. У них, вроде, H не читается. Значит, Арди. Должно быть, певица, – понял Штирлиц, – надо будет узнать подробнее…

Но это сделаю позже, а сейчас я решил написать что-нибудь прозаическое. Решал я это и вчера, даже просидел минут двадцать перед открытой тетрадью и отложил, так и не коснувшись её карандашом, взял книгу. Почитаю для вдохновения, вдруг поможет… Книга была толстенная, с жутко неудобным названием: «А. П. Чехов в воспоминаниях современников», – попробуйте-ка произнести это тройное «в» на стыках, если вы не заикаетесь от холода. Я уже прочитал значительную часть, но почему-то с середины, а вчера наугад открыл первые главы – с воспоминаниями братьев, Александра и Михаила, – и очень скоро встретил такое событие: