Наталья Галкина - Ошибки рыб

Он тяготел к символам и мифам. Натюрморты его напоминали ребусы, так иррациональна, дадаистична была связь предметов в них. Натюрморты В., впрочем, — тема для отдельного фундаментального исследования. Ясно было только одно: автору таких натюрмортов мир представлялся непознаваемым, загадочным и абсурдным. Рядом с бумажным веером лежало яйцо, за ним маячило зеркало, перед зеркалом висела сушеная рыба; всё весьма тонко по цвету, но задумано для единственного зрителя — Зигмунда Фрейда.

Четверг . ЭФФЕКТ ОРЕОЛА.

Поскольку человек он был интравертивный, закрытый, замкнутый, все впечатления от него у окружающих должны были основываться именно на эффекте ореола, общей оценочной эмотивной категории в условиях дефицита информации. Нам годился любой, с кем он общался. Как ни странно, среди людей искусства друзей и знакомых у него почти не было; он предпочитал лесников, дворников, садовников, врачей и т. д. Сначала мы встретились с его соседом, шофером. Ничего интересного в нашем разговоре не возникло, кроме эпизода в середине беседы, когда мы спросили: «А как вы думаете, он в Бога верил?» — «А как же», — отвечал шофер. «А какой он был конфессии?» Пауза. «В какую церковь ходил? католическую? православную? может, он был буддист либо баптист?» — «Не имею понятия, — отвечал шофер. — В какую, не ведаю; а в Бога точно верил». — «Да откуда вы знаете?» — «Так жил, как верующий. Совесть у него была. И вообще он был — человек.» Настоящий. Не мог он не верить, если — человек. Тут опять возникла пауза, но уже с нашей стороны; впрочем, мы давно уже, как известно, были не совсем люди.

Далее встретились мы с пользовавшим его психоневрологом. Мы наблюдали за ним внимательно: в гриме личной кожной мускулатуры хранится у людей мимика многих, с кем они общались, и, когда о ком-то заходит речь, его пластика всплывает в повадках вспоминающего.

«Я психиатр порченый». — «В чем сие выражается?» — «Стихи пишу. Врач не должен стихов писать, особенно психиатр. Прозу — куда ни шло. А это ни в коем разе». — «Почему вы общались? Вы его лечили?» — «Был момент, когда ему нужен был мой совет». — «Он нуждался в лечении?» — «Мы все нуждаемся», — весело отвечал психоневролог, закуривая. «И у него был диагноз?» — «У всех есть диагноз». — «Вы уверены?» — «Абсолютно». — «И у вас?» — «И у меня». — «И у нас?» — «Я не привык иметь дело с группой, — ответил он с внезапной серьезностью, даже мрачностью, с резким перепадом настроения, кстати, почти патологическим, либо тем же отличался наш реконструируемый, и то было неосознанное подражание, либо и впрямь психиатру не стоило баловаться поэзией, — порознь, может быть, вы и есть букет диагнозов, но вас уже не растащить, вы целое; я, знаете ли, все больше с душевнобольными; а ведь у группы души нет».

Следующей нашей собеседницей стала писательница Кристина А. В этой немолодой и немногословной блондинке было, как ни странно, нечто солнечное, жизнерадостность, видимо. В конце разговора мы задали ей вопрос: «А как он вас называл? Кристина, Кристи, Крис?» — «Вообще-то это псевдоним, — отвечала она, — на самом деле я Энн-Элизабет». «Э оборотное!» — подумали мы.

Но она ничем не напоминала его женские портреты.

«Он вас никогда не рисовал?» — «Никогда». — «А почему?»

Тут она рассмеялась. То было присуще всем его знакомым: манера разражаться внезапным смехом. Должно быть, они зеркально копировали его привычку.

— Да просто так, — сказала она, — нипочему.

Нам показалось, что она нам соврала, что была причина, и она ее знала.

Его любимая натурщица, юная экзотичная супермодель, дикая орхидея, показалась нам полной идиоткою. Мы даже не знали, что у нее можно хоть с каким-нибудь результатом спрашивать, и пытались говорить с ней на доступные ее пониманию темы. «Он был вашим любовником?» — «Нет». — «Но у вас были интимные отношения?» — «Да». — «И при этом он не был…» — «Я со многими сплю, — отвечала она, — это еще не повод для близкого знакомства». — «А он тоже спал с многими?» — «Не одновременно ведь, — отвечала она. — Я не очень его дамами интересовалась». — «Он был вам безразличен?» — «Он никому не был безразличен, что нет, то нет. И мне тоже». — «Вы не ревнивы?» — «Нет». — «А он был ревнив?» — «Да с какой стати, — тут и она ни с того ни с сего расхохоталась, у них у всех это был просто вид заразной болезни! — С какой стати ему меня ревновать?» — «Нравится ли вам, как он вас. изображал?» — спросили мы, потеряв терпение. И получили в ответ: «Господи, да вам-то какое дело?»