Наталья Галкина - Ошибки рыб

Знаете ли вы, дорогие, что оптимально проводить реконструкцию в период сорока дней после смерти реконструируемого?

Почему мы и любили наличие «теплого дома», недавно покинутого, хранящего не только отпечатки пальцев хозяина, но и его привычки, повадки, заскоки, то есть, отпечатки личности, иногда настолько красноречивые, что без них и опросника-то приличного даже нам было бы не составить.

Над его старинным бюро (мелкие ящики полны писем, верх уставлен игрушками для взрослых — статуэтками, подсвечниками, склянками, безделушками) висела огромная фотография девочки, сидевшей в неведомом пространстве босиком, в ситцевом платье, в платочке, девочки большеглазой, печальной, серьезной, пугающей стороннего наблюдателя удивительным выражением знания своей — и нашей общей — будущей жизни. Думаем, это дитя и то, что из него вышло, могло бы стать сущей находкой для специалиста, так запечатлено было грядущее на детской мордашке, так предопределено, — вот бы психоаналитик развернулся, какой там бихевиористский подход, какая гуманитарная психология. Никто из нас не мог разобрать, что у девочки в руках; надо думать, то был непомерно увеличенный доцифровой маленький любительский снимок; чей? кем приходилась В. девочка? дочерью либо сестрой? матерью? подружкой детских игр? утерянной возлюбленной? может, то был просто понравившийся образ, вырезанная наудачу из репродукций фотовыставки картинка? Алиса, вернувшаяся из Страны чудес? Она не напоминала нимфетку, а В. не напоминал педофила.

Рядом с девочкой красовался горный массив — справа; слева щерился в прыжке лев. Короче говоря, за изображения, развешанные напротив любимого кресла, он у нас резко вырвался вперед и по шкале тревожности, и по шкале подавленных влечений, и по шкале сензитивности.

А общий подбор предметов, формирование подчеркнуто индивидуальной полиассоциативной среды говорили о постоянном навязчивом адаптационном синдроме. Похоже, то было художническое свойство борьбы и вражды с окружением, социально подавляющим и чуждым, выражающееся в ярких и своеобычных защитных реакциях. Вот где все делалось для сохранения гомеостаза! и мы не уверены, что сознательно.

Он активно действовал и в институте чудачества и юродства, этот В. Под потолком висел намазанный фосфором скелет рыбы, державшей в зубах записочку: «Да будет свет сказал монтер и жопу фосфором натер» .

Уйма световых зон. Люстра в центре. Торшер у кресла. Шар у дивана, загорающийся, когда на диван садятся. Лампочка на шнуре у мольберта. Бра без счета, заливавшие разноцветным свечением разностильные уголки причудливого логова. Или то было убежище? Надежность? Валидность? Не подходил наш словарь к его театру.

Среда . ПСИХОСЕМАНТИКА.

Яблони на его картинах и рисунках всегда были в цвету; яблони встречались только весенние и цветущие; ни одной с яблоками; иными словами, занимало его именно обещание плода, будущее; цветущая яблоня исполнена будущего, не это ли так привлекает к ней пчел? не состоит ли цветочный мед отчасти из — будущего? не потому ли он так целебен и склонен продлевать жизнь? впрочем, в его натюрмортах и скульптурах встречались яблоки неоднократно, но только отдельно от яблони, так сказать, следствие без причины; некоторый разрыв представлений о причинно-следственных цепочках был ему присущ. Кстати, будущим особенно интересуются, как известно, люди с сильно поколебленными представлениями о настоящем и прошлом, то есть, о реальности.

Мы связали его любимый золотисто-желтый колорит с патологической тягой к огню; в квартире безо всякой надобности имелись два камина и две голландские печки; он любил, по свидетельству очевидцев, подолгу смотреть в огонь, проявляя атавистический рефлекс первобытного человека. Видимо, у него были основания ощущать себя ввергнутым в огромный темный ночной космогонический миф дикарем у костра.

Не исключено, что, глядя в огонь, он настраивался на медитацию, на сосредоточение, занимался самогипнозом; разумеется, легче всего ввести пациента в гипнотический транс, веля ему смотреть на блестящее, горящее либо светящееся. Очевидно, как все тяжелые неврастеники, он был гипнабелен.

Элемент пиромании мы отвергли, хотя, возможно, он наличествовал в полуэмбриональном состоянии, был визуализирован и вытеснен.

Образ сада, цветов, преследовал его. Сада, символа потерянного рая. Мы полагаем, он ассоциировал себя с Адамом после грехопадения, что говорило о комплексе вины, возникшем в детстве и развившемся к зрелому возрасту. И подтверждалось некоторой нереальностью и тревожностью изображаемых им аллей и букетов. А также время от времени вводимым в пейзаж или в натюрморт женским портретом, то есть, запечатленным в подсознании образом Евы.