Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Бросает комья либо просто так рукой машет, псих, — пожал плечами Игор Битман, когда Йожко вернулся промокший, и тем самым поставил на этом деле точку.

Однако Йожко Битмана, который рано утром шнырял возле своих вечерних отметин, углядела внимательная вдова Цабадаёва — она-то и нашла этот хрен. Весь не повыбрала, потому как на Всех святых Золо Модрович пропахал у нее то, что успел дотемна, а допахивать уже не пришел.

— Что ищете, соседка? — окликает ее из-за забора встревоженный Яро.

«Ну погоди!» — говорит про себя Цабадаиха и прячет под передник оставшиеся куски.

— Пять крон потеряла!

— Не надо ли помочь вам? — набивается Яро.

— Когда Золо пропашет все, — торопится Цабадаиха к калитке, за которой ворчит Золов «Кристалл». Яро успокаивается.

На третий день она зовет Яро окопать тяпкой деревья и, когда Яро кончает работу, приглашает его в дом. На столе — банки, прикрытые льняным полотенцем.

— Хрен любишь? — спрашивает она Яро строго.

— Люблю, где нахожу его, там и сажаю, — спасает Яро, что еще можно спасти, когда догадывается, о чем речь.

— И в чужую землю?

— Где нахожу, там и сажаю.

Цабадаиха сидит, подперши подбородок, чтобы легче было двинуться в наступление — хочет сэкономить на окучивании.

— А это что такое? — сдергивает она полотенце с шести литров маринованного хрена. Яро понимает: это его куски, натертые, в маринаде.

— Мой самый любимый деликатес.

— Я те дам деликатес! — хлопает его вдова полотенцем. — Пока будет в саду хоть один хрен, будешь у меня задаром работать, или подам на тебя в суд, — стращает она Яро.

— Хорошо.

— Что «хорошо»? К жандармам хочешь? — удивляется вдова. Суд, на ее взгляд, наивысшее наказание, но Яро не увиливает.

— Буду работать задаром, — вносит он предложение, что вне всякой конкуренции.

— И сегодня тоже? — Вдова ничего не упускает.

— Тоже.

Цабадаиха так и подскакивает на стуле.

— А это ж почему?

— Работу ищу, квартирой и едой обеспечен, — кивает Яро на богадельню. — Еда хорошая, и жилье уютное…

Что до еды — вдова морщится, а что касается жилья — сдержаться никак не может:

— Уютно — как у черта в заднице.

Яро веселеет, смеется, у вдовы Цабадаёвой опускаются натруженные, жилистые руки на колени, и льняное полотенце падает на крашеный пол. Яро, посерьезнев, поднимает его, но не знает, что делать дальше. В руках у них льняное полотенце, на столе — шесть банок маринованного хрена. Цабадаиха говорит усталым голосом:

— Сил у меня мало, не могу больше, земля тут тяжелая.

С тех пор старый Яро моет искусственную челюсть под шлангом, а не в ванной дома для престарелых.

По весне прорастает в саду тьма-тьмущая хрена. Насколько хватает сил, Яро истребляет его, но видит, что на осень выбрал для себя египетскую казнь; хрена не убывает. Он глубоко запахан, и хватит его на десять жизней — не заметишь в глубине охвостье, копай по второму разу. Яро работает как зверь, но не гневается, делает то, о чем мечтал. Если и гневается, то на себя. Если радуется, то шести литрам в банках. Попади они под Золов лемех, в огороде была бы вечная хреновая монокультура.

Яро кажется, что Цабадаиха раскусила его. Он может морочить ей голову пылкими речами о способах познания реальности, о песенной сигнальной системе, предложенной им МНК [62] МНК — местный национальный комитет. и заключающейся в том, что уже по песенке каждый бы знал, какая будет передача, или россказнями о том, как он умышленно портил деньгами внуков в ту пору, когда к нему приходили еще гонорары и внуки. Цабадаиха хоть и слушает, но с толку ее не собьешь.

Яро приворожен, и она крепко держит его в руках. Да вот хотя бы такой случай: кто-то (а именно Томаш Вайсабел) однажды (а именно 3 мая в обед) с глазу на глаз в одном месте (а именно у двух писсуаров в богадельне) в шутку назвал его «Цабадаем». Яро, отдохнув после обеда, Снова пошел копать хрен. Нашел вдову — она как раз натягивала волейбольные налокотники, собираясь мыть пол. Он поздоровался первый, а она в ответ холодно:

— Чтоб этого больше не было.

— А что такое?

— Он сказал тебе «Цабадай», а тебе хоть бы хны! Имя мертвого нельзя тревожить! — В ней так кипела вдовья справедливость, что Яро аж испугался.

Он извинился, обещал, что положено было, а потом еще и то, что хотела вдова, и каялся три недели, пока она не сменила гнев на милость и обо всем забыла.

Яро несет ведра, ступает по хреновому листу и влюблен так, как никогда не был влюблен даже в юности. Все ему нравится — и узловатый Вайсабел, что мелькает за одним забором, и кривомордый Поцем, что снует за другим. А больше всего то, что посередке: над ботвой горбится полнотелая вдова Цабадаёва в темном хлопчатобумажном платье и обирает колорадского жучка, давит пальцами желтые яички прямо на зеленом.