Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Когда станешь вечером купаться, напусти сперва горячей воды. Ванная тоже подарок, — напоминает папка Битман и об этом своем подвиге, ибо знает, что подвиги время от времени надо оживлять в памяти.

— Спасибо, — гладит его Иоланка. — А почему горячую?

— Твои одноклассники ходят смотреть на тебя в окно. Пускай запотеет. Йожко зарабатывает.

Иоланка страдальчески улыбается — одноклассников ей жалко.

— А какой там девиз? — постукивает она пальцем по отцовскому носу.

— Это ты на других испытывай. — Битман достает из холодильника кусок жареного мяса и шпигует его тазепамом.

Иоланка убирает со стола. Ждала она большего — весомого подарка, скажем, в виде дубленки, но у папки Битмана столько работы, что ему проще дать денег, да и то лишь серединка на половинку.

Через калитку Битман выходит из усадебного сада к Тихой воде и трясет Милохов забор; новая проволока глухо звенит. По траве прибегает голодный убийца Поцем; Ева Милохова так зачиталась приключениями маркизы Анжелики, что забыла и о своем-то ужине. Пока Анжелика воздает султану султаново, Битман успевает накормить ворчащего Поцема. Милох поскупился отправить пса на дорогое обучение, где закрепили бы приобретенные навыки, прежде всего — слушать точные команды и не принимать пищу из чужих рук.

К старому Яро, который в отчаянии ходит взад-вперед по улице, привязывается расхристанный Рудо Ваврек, потому что корчмарь Моравец — время-невремя, выручка-невыручка — закрыл «Надежду» — у маленького Пишти Моравца пошла кровь горлом, отшиб себе где-то живот; Моравец сам отвез его на роскошном «мирафиори» в «Неотложку» — жена как на грех задержалась у ожившей сестры в Белом Хуторе. Яро хочет забыть о Димко, но, конечно, не с Вавреком.

— Вы занятный человек, молодой многообещающий алкоголик, будущий шизоидный паралитик, контранемичный тип, словом, редкостный экземпляр. — Яро отталкивает льнущего к нему Ваврека в замасленном комбинезоне. — Вот ваш велосипед, — поднимает он из-под каменной тумбы Ваврекову неразлучную ржавую старь, всовывает ему руль в руки и подталкивает в сторону дома.

Велосипедный Ваврек говорит Яро:

— И все это я!

— Ты, конечно, — кивает Яро, а в голове смерть Димко. — Буду с радостью о тебе вспоминать.

— И я, — бормочет Ваврек и обреченно крутит скрипучим рулем.

Яро получил удовлетворение. Димко порадовался, хотя и умер. Во всяком случае, у него была легкая смерть, утешает себя Яро.

— Ну пошли, — возникает в полутьме под Такачовой липой Йожко Битман во главе четырех страждущих. — Пошли, сторожить будешь.

Яро механически повинуется.

Рудо Ваврек препирается с велосипедом, который ему не повинуется.

— Ну поехали, дурень! — Ваврек пинает ногой упрямую машину «СК спорт» со сдутыми камерами.

У Вавреков заперто, Маришка за телевизором преданно ждет Битмана, чтобы он повел ее в канцелярию.

Рудо ждет, но, не дождавшись, тащится с велосипедом в сад, в теплицу под игелитом, чтобы поесть свежих овощей. Трубочный дверной проем сплющен, Ваврек с силой дергает дверь и разбивает лоб у виска, прямо под серым беретом, но не ощущает этого — боли не чувствует, а кровь стекает мимо глаза. Он протискивает велосипед в игелитовую духоту — в щеку врезается шерстистый шпагат. Маришка, когда пускает на дворе воду, вешает на шпагат шланг, чтоб не выпрыгивал из бочки.

А Рудо думает, что его кусает голодная муха. Он воюет с ней, пока не разрывает игелит.

Находит мелкую редиску, моет ее в бочке, в теплой заплесневелой воде, и, похрумкав, выводит велосипед из игелитовой парилки. Утирает пот со лба, почесывается — что-то кусает его в зад.

Он садится на ступеньки, опирается на багажник и засыпает.

В столовой собираются на военный фильм. На экране бегут последние субтитры, сообщающие о преследованиях революционеров при царе.

— В этой России уж должна была наступить перемена, — покачивает головой Терезия Гунишова и следом раскрывает причину: — А всё эти бородатые попы! Кабы там было побольше хороших католиков.

Телевидение тем временем передает лирический пейзаж и электронную музыку.

— На передовой линии молодые ребята, а тот сзади из блиндажа по телефону им приказывает — любой ценой удержаться, а немцев тьма-тьмущая, и прут они с танками и со всем прямо на окопы, и так они там все до одного и погибли, только этот молодой артист выжил, а тот майор его и спрашивает, тот самый, что не послал ему подкрепления, что в блиндаже притаился, где, мол, твоя рота, а он говорит — здесь, а тот ему — где, а он — здесь, один я, — льет слезы Милка Болехова на плече терпеливой Вихторичихи. — Что только они вынесли и чего только фашисты натворить могут, такое надо молодым показывать, сорокалетним, тем, кто не пережил этого, пускай такого никогда не допустят.