Вадим Филатов - Этика небытия. Жизнь без смысла - самая печальная философия

Здесь уместно возразить, что для нас-то наша жизнь имеет значение! Прискорбно, но это так. В этой связи общая направленность любой практической этики мыслится только в одном направлении: максимальное обесценивание жизни. Сдирание покрывала с богини иллюзии Майи, так сказать. Однако, это крайне неделикатный, напоминающий хулиганство и очень болезненный процесс. И для самого разрушителя иллюзии и, тем более, для негодующих зрителей. Они, в большинстве своем, совершенно не готовы к открывающемуся их изумленным взорам зрелищу ничто.

В принципе, в «Афоризмах…» Шопенгауэр не сообщает чего-то принципиально нового, такого, что было бы совсем неизвестно любому думающему, наблюдающему и видавшему жизнь человеку. С другой стороны, Шопенгауэр показал себя в этих в этой книге неплохим психологом и знатоком жизни, суммировав и ярко изложив интересные наблюдения, в истинности которых убеждаешься, анализируя собственные внутренние состояния, а также поведение окружающих нас людей. Например, он говорит о двух врагах человеческого счастья, печали и скуке. Жизнь наша представляет собой более или менее сильное колебание между ними. У Шопенгауэра нет рецепта от печали и страданий, хотя он предлагает различные психологические установки и поведенческие модели для их уменьшения. Интересен вывод, к которому он приходит: «Чем больше кто имеет в самом себе, тем меньше он нуждается во внешнем и тем меньшее имеют для него значение остальные люди». [64, 4, с. 242] И дальше: «Чем уже круг наших представлений, действий и отношений, тем мы счастливее; чем он шире, тем чаще приходится нам испытывать мучения или тревоги. Сообразно тому возможно большая простота наших отношений, и даже однообразие в складе жизни, ведут к счастью, ибо при них всего меньше чувствуется сама жизнь». [64, 4, с. 311]. Это сказано в духе известного призыва Будды «не умножать существование». Человек небытия, будучи сам временным и ограниченным бытием (условным бытием), проходит свой путь в мире бытия лишь касаясь вещей. Стоя перед выбором между нечто и ничто, он выбирает ничто. Он минимизирует, насколько возможно, любые бытийственные аспекты своего жизненного пространства.

Когда сравниваешь глубочайший пессимизм «Книги Екклесиаста» и достаточно поверхностный – «Афоризмов житейской мудрости» Шопенгауэра, вспоминается высказывание Кафки о том какой должна быть хорошая книга: «В общем, – писал Кафка в 1904 году своему другу Оскару Поллаку, – я думаю, что мы должны читать лишь те книги, что кусают и жалят нас. Если прочитанная нами книга не потрясает нас, как удар по черепу, зачем вообще читать ее? Скажешь, что это может сделать нас счастливыми? Бог мой, да мы были бы столько же счастливы, если бы вообще не имели книг; книги, которые делают нас счастливыми, могли бы мы с легкостью написать и сами. На самом же деле нужны нам книги, которые поражают, как самое страшное из несчастий, как смерть кого-то, кого мы любим больше себя, как сознание, что мы изгнаны в леса, подальше от людей, как самоубийство. Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее озеро внутри нас. Я в это верю». [16, с. 106]

У Шопенгауэра, на наш взгляд, есть очень интересные мысли, наблюдения; он хорошо и весьма убедительно излагает какие-то вещи; центральную тему своей философии он долго, глубоко и всесторонне продумывал; его метафизическая система – плод многолетнего труда огромного интеллекта. Но, как уже было сказано, его метафизика, – как любая, впрочем, метафизика – нуждается в вере. Может быть, что мир – это манифестация воли? Наверно, может. А может быть, что за всеми явлениями нет никакой воли как вещи в себе? Тоже может. Это вопрос личной веры и соответствующих интеллектуальных предпочтений.

Казалось бы, неплохо для нашего экзистенциального равновесия постепенно приучать себя к уменьшению бытийных аспектов жизненного пространства. Отшельничество – это крайний случай, который мы не рассматриваем по двум причинам. Во-первых, уходить отшельником надо куда-то и с чем-то. То есть должны быть место для обитания и средства для проживания. Ни того, ни другого у многих нет, поэтому отшельничество для них отпадает. Во-вторых, отшельничество – это радикальный способ отказа от мира и не всякому человеку он под силу. До отшельничества нужно дозреть психологически, что далеко не каждому дано. Мы имеем в виду несколько иное. В нашей повседневной жизни мы делаем много такого, чего в принципе можно было бы не делать. Не потому не делать, что в этом делании присутствует что-то плохое, а потому, что многие наши действия приносят нам неудовлетворенность, досаду, сожаление. Фактически, любое действие вызывает к существованию ряд тех или иных сцеплений, с которыми нам же потом и приходится иметь дело. Здесь не идет речь о простых бытовых действиях: помыть посуду, сходить в магазин, постирать вещи, и т. д. Разговор идет о действиях, в которых мы проявляем себя тем или иным образом в социуме, или же вовлекаем в орбиту этих действий других людей. Существуют индивидуумы, экзистенциальное пространство которых насыщено делами, разговорами, всевозможными перемещениями и т. д. Они как бы генерируют в этом пространстве все новые и новые бытийные сцепки, оказываясь, в конечном итоге, заложниками ими же порожденных призраков. А теперь представьте себе другого индивидуума, который потихонечку расчищает свое жизненное пространство. Раньше он любил ездить в гости, но теперь делает это все реже и реже. Раньше он любил поговорить о том, о сём с кем ни попадя, а теперь сузил круг своего общения. Раньше его тянуло к внешним впечатлениям, но он начал от этого понемногу отвыкать. И происходит это вовсе не насильственно, нет. Просто к этому человеку пришло понимание, что в максимально свободном пространстве, очищенном от ненужных слов и лишних телодвижений, дышится легче. Он всё чаще задает себе вопрос: «Зачем?» И не находя на него ответа, бездействие предпочитает какому-либо действию. Можно также представить себе квартиру, увешанную коврами, заставленную мебелью, всевозможными вещами, которые кажутся необходимыми. И квартиру, свободную от хлама, с минимумом действительно необходимых вещей. Это аналогия. Есть поговорки типа «тише едешь – дальше будешь», «инициатива наказуема», «ни одно доброе дело не остается безнаказанным», «не буди лихо, пока оно тихо», «больная голова ногам покою не дает», «воды глубокие плавно текут, мудрые люди тихо живут» (А.С.Пушкин) [29] и т. д. Они относятся к смысловой области разумного неделания. Ведь сколько раз бывало: скажешь что-либо, или сделаешь, или проявишь себе еще каким-то образом, – и потом приходится платить по счетам. Нет, понятно, что от жизни не убежишь, от неприятностей не застрахуешься, но всё же… Не суетись. Не торопись реагировать. Промолчи. Уйди в тень. Не делай без нужды. Вот принципы этики небытия. И одновременно, принципы резиньяции по Шопенгауэру. Однако мы сделаем одну важную оговорку. Всё вышеизложенное – это наше личное, субъективное восприятии, которое нельзя превратить в «афоризм житейской мудрости», потому что кому-то данные рассуждения наверняка покажутся неприемлемыми. Тем более, что любые советы и рекомендации по устроению жизни (того же Шопенгауэра, например) неизбежно страдают односторонностью. Скажем, установка к постоянному внутреннему отчаянию (пусть хотя бы даже в виде фона), может быть так же далеко не всеми принята. Обыватель может сказать, что мы заранее отравляем себе жизнь таким умонастроением, блокируем какие-то радости жизни, не можем полностью отдаться позитивным переживаниям. Другим же с такой установкой комфортнее жить. Всё индивидуально. И здесь можно перекинуть мостик к концепции Рамеша Балсекара «пусть жизнь течет». Она представляется, в каких-то отношениях, более адекватной по своему подходу, чем набор каких бы то ни было правил, даже если эти правила мы вывели для себя сами. Основная мысль Балсекара заключается в следующем: я не знаю, что я буду думать и чувствовать сегодня вечером или завтра; я не имею представления, какое у меня может быть в ближайшем будущем настроение; я не догадываюсь, какие у меня могут возникнуть взгляды на ситуации; я не предполагаю, как я себя поведу в том или ином случае. Но что бы я ни думал, что бы я ни чувствовал, что бы я ни делал сегодня, завтра или послезавтра – над этим у «меня» нет ни малейшего контроля. Поэтому, пусть… жизнь течет.