Вадим Филатов - Этика небытия. Жизнь без смысла - самая печальная философия

Очевидно, что мы вовсе не находимся в центре мироздания. Очевидно, что наш жалкий самосознающий ум не играет во вселенной совершенно никакой роли. Мысль состоит в следующем: ничто не имеет ни сознания, ни воли. Вселенная представляет собой случайный сбой в абсолютности ничто. А человечество с его разумом это столь же случайная мутация, происшедшая на периферии вселенной. Понятно, что в данном контексте рассуждать о значении отдельно взятой человеческой жизни вообще не приходится.

Мы видим, что, рассматривая систему Шопенгауэра, приходится достаточно много внимания уделять явлениям, явленному миру. Наше внимание приковано к феноменальности: хоть Сартр и призывает не верить в вещь в себе, мы всё равно пытаемся отыскать эту невидимую сущностную основу. Нам сложно поверить, что этот мир возник просто из пустоты, минуя проклятое промежуточное звено, послужившее причиной его самораскрытия. Поэтому хотелось бы понять, что за вирус «заразил» пустоту, воспроизведшую «худший из возможных миров»? С другой стороны, признание промежуточного звена неизбежно приводит к вопросу: а откуда взялось это самое промежуточное звено? Кроме того, если предположить, что некая высшая инстанция открыла бы нам, что же это за начало, которое вызвало к жизни бытие, то что бы это изменило? Мы обрели бы истину? Здесь невольно вспоминаются слова Сиорана о двух типах философов: первые, пишет он, ищут освобождения, а вторые разочаровывают: они ищут лишь истину. Глубокая мысль, вы не находите? Бремя бытия не покинет нас, даже если мы что-то поймём о метафизических началах: мы будем нести груз так же, как это делают и не отягощенные философской премудростью люди. А освобождение… При жизни оно невозможно.

Разница между обычным человеком и Шопенгауэром заключается в том, что последнего совершенно искренне интересует в первую очередь сущность. А человек, погруженный в мир как представление, читает его рассуждения и сразу же думает: а что это дает мне, как явлению? И видит, что, в сущности, ничего. Но Шопенгауэру это безразлично, поскольку он ведь мысленно пребывает по другую сторону зеркала.

В этой связи представляет интерес книга Шопенгауэра «Афоризмы житейской мудрости». Основной тон книги – это снижение притязаний воли в разных аспектах жизни. Что-то отдаленно напоминающее психологию премудрого пескаря, но движимого не инстинктом самосохранения, а пониманием, что всё – суета и тщета, и что чем больше дёргаешься и бьёшься, тем больше существование дёргает и бьёт тебя самого. Наряду с этим, в «Афоризмах…» есть ценные советы, касающиеся повседневности в самом прямом смысле, но мы не считаем, что философ должен шарахаться от повседневности как чёрт от ладана. Пресловутая повседневность в огромной мере влияет на наши мысли и настроение, а посему разобраться с ней «по-философски» имеет определённый смысл для всякого честного мыслителя. Конечно, как философа, Шопенгауэра интересует в первую очередь воля, в которую он верит, но нас подкупает то, что великий пессимист не только витает в философских облаках, но умеет спуститься и на грешную землю. При этом он мастерски соединяет свои метафизические постижения с вполне конкретными экзистенциальными сюжетами. Единственное наше возражение к этой книге Шопенгауэра (как, впрочем, и к любым инструкциям по устроению жизни) мы бы сформулировали так: принципиально невозможно жить по правилам, изложенным кем-то, если эти правила не соответствуют природным наклонностям человека. Можно, к примеру, сколько угодно рассуждать о пользе молчания, но если человек склонен к разговорчивости, то он так и будет всю жизнь говорить много. Это же касается и всего остального. Правда, сам Шопенгауэр вполне признавал несвободу индивидуума и считал, что характер человека в своих глубинных основах неизменен в течение всей жизни. Он решил написать «Афоризмы…» как набор жизненных (иногда банальных) советов, вполне отдавая себе отчет в их бесполезности – всё равно каждый выстраивает свою жизнь в соответствии с набором случайностей, от которых невозможно уклониться.

В принципе, нас интересует не прижизненная выгода от добровольного самоограничения, а то, какое значение, по Шопенгауэру, это самоограничение имеет в метафизическом смысле. Скажем, у Шопенгауэра есть идея, что каждый из нас виновен самим фактом существования. Смотрите, как интересно получается: не родители виноваты, что некто появился на свет, а он сам виноват. На первый взгляд непонятно, как такое может быть? Шопенгауэр охотно использует в качестве иллюстрации ветхозаветный миф о грехопадении: он говорит, что в традиционном понимании грехопадение случилось после появления первых людей, у него же – до того. А не может ли это означать, что когда-то мы уже жили и не смогли погасить свою волю, поэтому случилось новое рождение? Ведь призывает Шопенгауэр к аскетизму именно для умерщвления воли, а у того, кто не отринул свою волю, «смерть оставляет после него зародыш и зерно совершенно иного бытия, в котором возрождается новый индивидуум, – таким свежим и первозданным, что он сам предается о себе удивленному размышлению». Цитата очень красноречивая: если не отринул при жизни волю, остаётся зародыш иного бытия… А если отринул, то что тогда? Напрашивается вывод, что тогда не будет никакого зародыша, не будет рождения нового индивидуума, про которого можно было бы сказать, что он виноват в том, что появился на свет. Получается, что этот предполагаемый будущий индивидуум и есть «я» нынешний, а иначе ни о какой вине говорить не пришлось бы. В самой мысли о том, что мы виновны фактом своего существования, определённо что-то есть. Потому, что жизнь человеческая часто напоминает жестокое и изощренное наказание, вы не находите? Вот только непонятно, кто и за что нас наказывает… Хотя какая вина может быть у явления?