Ирма Грушевицкая - Нечто большее…

Чтобы всё это сложилось в голове, не ушло много времени. Его понадобилось гораздо больше, чтобы понять, как я буду действовать дальше. Вероятность того, что Дэвид захочет видеть меня, с каждым часом приближалась к нулю. Но я готова была бороться за каждую сотую долю этого нуля. К чему бы эта борьба меня не привела.

Было около половины одиннадцатого, когда такси остановилось возле ярко освещённого входа в здание, где располагалась квартира Дэвида. Минут пять я сидела в машине, стараясь унять бешеное биение сердца. Казалось, от долгих часов размышлений оно окаменело, и его стук отражался во всём теле: начинаясь от висков, через горло и живот пульс истерично бился в подколенных впадинах.

Всю дорогу от аэропорта я думала о том, что скажу. Заготовленная речь — по больше части оправдательная — звучала поначалу унизительно, после — просительно, а в конце я и вовсе превращалась в нечто, напоминающее раздавленную гусеницу. Зная Дэвида, он потеряет ко мне интерес уже после первых двух минут подобного блеяния.

Я не была овцой, отправляющейся на заклание. Я шла к своему мужчине. Нам о многом надо было поговорить, кое-что объяснить, в чём-то окончательно разобраться. Но в данный конкретный момент я вся сконцентрировалась на одном желании — чтобы он просто открыл мне дверь.

Санта вычеркнул меня из всех списков.

Судя по записям охраны, «сегодня мистер Рассел домой не возвращался».

Разочарование, которое я испытала, по своей силе могло соперничать с ураганом Сэнди. Сломанные деревья, поваленные рекламные щиты, затопленные улицы и станции метро — Манхэттен тогда был полностью отрезан от города. Страх, разрушение и непонимание того, что происходит — со скоростью в семьдесят миль час ветер разносил эти чувства, заражая улицы, дома, людей…

Всё то же самое я испытывала сейчас. Плюс паника. Меня будто отрезали от континентальной части США. Самонадеянно было думать, что такой человек, как Дэвид Рассел заберётся в свою берлогу, чтобы зализывать душевные раны. В ушах снова и снова звучало это холодное «возможно…».

Возможно, я ранила его слишком сильно.

Возможно, я переоценила его чувства.

Возможно, я недооценила их.

Возможно, не было больше никаких «возможно…»

Камешек у меня в груди замер и потихоньку начал крошиться.

Выйдя из дома Дэвида, я побрела в сторону Ист-Виллидж. Это была чёртова уйма кварталов, но мне не нужно было никуда спешить. Я медленно шла по улицам, ярко украшенным к празднику, мимо нарядных витрин и подвыпивших компаний, перемещающихся из бара в бар. В морозном воздухе кружили снежинки, под ногами хлюпала растаявшая жижа. Дул пронзительный ветер, и мой утеплённый «горный» прикид был как нельзя кстати для несвоевременной прогулки по зимнему Манхэттену.

Рождество настигло меня недалеко от Рокфеллер-центра. Я долго смотрела на золотых трубящих ангелов, представляя себя Кевином Маккалистером. У меня не было шапки с помпоном, и я вроде бы не совсем потерялась. Но, как и у него, у меня было такое же горячее желание хоть одним глазком увидеть самого дорогого человека. Я обернулась всего лишь раз. Этого было достаточно, чтобы перестать надеяться.

В районе Центрального вокзала меня начало колотить, как при сильном ознобе. Может, холод всё-таки дал о себе знать. А может и не он был тому виной. Честно говоря, я надеялась на первое. Зайдя в небольшое круглосуточное кафе на площади, я села за дальний столик. Сонная неулыбчивая официантка пожелала счастливого Рождества и налила горячий кофе в поставленную передо мной керамическую кружку.

Я долго грела о неё руки, чувствуя, как тепло потихоньку бежит от пальцев всё выше и выше — к груди и лицу. Только после того, как щёки буквально запылали, я поняла, что согрелась.

От предложенного яблочного пирога я отказалась, и официантка сразу потеряла ко мне интерес. Она подошла всего раз, молча долила кофе и исчезла за стойкой. Для этого города не было ничего необычного в том, что в рождественскую ночь человек в одиночестве пьёт кофе в третьесортной забегаловке, и я в который раз порадовалась, что живу в Нью-Йорке. До меня никому не было дела. А те, кому было, находились за тысячи миль…

Только спохватившись, что родные, должно быть, до сих пор ждут нас в Аспене и очень волнуются, я обнаружила пропажу своей сумки. В ней было всё: деньги, документы, телефон… Оставила ли я её в аэропорту или в такси, выронила ли на улице или у меня её вырвали, — какая теперь разница. И если я раньше чувствовала себя оторванным от мира островом, то теперь меня пинком выслали с земли в далёкий космос.